Увлекаюсь чтением. Читаю очень много, но, к сожалению, в основном художественную литературу. Из этого безудержного чтения и возникло в 12 лет желание писать самой. Сначала писала стихи, как в общем-то, и все дети в подростковом возрасте. Лет в 16 начала писать рассказы и эссе. В критические периоды юности написала пару повестей, совершенно бессвязных и бессмысленных. Однако в тот момент это было необходимо, как средство борьбы со стрессом. Также люблю проводить свободное время за просмотром фильмов, в частности независимых.

Отрывок из произведения «Долгая дорога»

«Сезон идеальной веры»

(Название взято из фильма «Найти Форрестера». Также есть песня группы “Stratovarius” под таким же названием. Текст мой, оригинальный)

Дороги в Царском селе хороши. Как и дома, и деревья, и жизнь местных… в большинстве случаев. Аккуратно вымощенные улочки, лежащие ровными рядами плиты, бордюры, не разбитые обитателями, желающими расширить свои частные территории за счет стабильно выдвигающихся вперед оград. А как здорово пройтись до ближайшего магазинчика за углом под мерный шумок шелестящих деревьев! Высокие, толстые и безупречно зеленые, они точно шепчутся по обе стороны от тебя. А ты идешь домой после шестого урока, лижешь эскимо, и сам не замечая, слышишь хлопок за хлопком то автомобильных дверей, то ремонтных работ поблизости. Солнце режет глаза, ладони почему-то мерзлые, несмотря на разыгравшийся май. Пот, пусть и не градом, но довольно неприятными струями стекает по больной от тяжести книг в рюкзаке спине, незагорелому лицу, отекшим от долгого сидения ногам.

Досада, но чем-то облегченная. Зарождающимся равнодушием, возможно. А возможно просто отупляющей усталостью, и обездвиженным образом жизни.

Нур идет домой не широкой улицей, прямиком на которую выходит его дом, а узенькой огибающей трассу дорогой. Эскимо подтаяло, потеряло охладительную функцию, а бросить жалко. Выйдет навстречу Петрарка – дожрет, прожорливый. Петрарка – кот, тучный рыжий ленивый.

Зимами здесь лучше. Этими долгими царскосельскими зимами. Здесь вообще лучше, когда холодно. Оседает пыль под дождем и снегом. Голова проясняется, снова можно выйти наружу, а не лежать сплошными летними каникулами под гудящим кондиционером со стаей взбесившихся мух над головой за компанию.

Зимами идеально выйти из дому. Обуться в подобие валенок, оставшихся от умершего брата, набросить на себя серую меховую куртку, мешком лежащую на худых плечах, и забраться на знакомый холмик за большим домом с багровыми воротами. Холм этот достаточно невелик и невзрачен, чтобы на него кто-нибудь забирался помимо Нура. Отсюда такой просторный, очерченный вид на всю округу, или “долину”, как про себя ее прозвал Нур: ширь футбольного поля, на котором стремительно темнеющими вечерами разыгрывались жаркие баталии меж поочередно сменяющими друг друга четырьмя командами, собранными из соседских ребят. Тут тебе и перебранки, и дружный свистящий мат, перекидываемый бойко от одного игрока к другому через все поле, как давно заведенный порядок.

Но сегодня здесь май. Никаких вылазок на холм под конец дня, ни одной сигареты за прошлую ночь и это утро. В жару курить невозможно, а так хочется. Остается гул кондёра; бесполезный и гордый тем кот; виски, звенящие от боли, вызванной нетерпением жары и немного обезвоживанием.

Четыре года назад, перед тем как случилось ужасное, и картинка из худшего периода еще не запечатлелась в памяти на несколько жизней вперед, Нур еще умел переносить летние месяцы. Сказать по правде, он любил лето. Он праздновал день своего рождения, звал гостей, ждал подарков. Но это было так давно.

Как-то летом, в июне, Нур бережно вынес свой велосипед из отцовского гаража и прислонив к столбу, горделиво осмотрел этого нераскатанного коня и с предвкушением вздохнул, ладонью вытирая горящее лицо. Солнце жгло все так же сильно, но тот июнь оказался последним из тех, что он проводил не без определенной доли наслаждения. Он вынес велик, сам встал рядом, и все смотрел на него и ждал чего-то. Тут из-за двери дома неподалеку показалась пышная черная шевелюра и долговязая фигура школьного друга, Иски. Он тоже выкатил новехонький сияющий велосипед в бело-синих тонах, и почти невидящими от лучей глазами посмотрел на Нура.

То был отличный день. Белый и раскаленный от повсеместного, даже в тени деревьев, солнца. Игривый, завывающий звуками, какими полнится только лето, день. То тут, то там горели переливчатыми огнями цветы на лужайках. Деревья то клокотали от проезжающих близко автобусов, то замолкали, словно впадая в немедленный сон. Птицы чирикали односложным стройным хором высоких голосов, а металлические кони Нура и Иски неслись по Царскому Селу, и голоса их были слышны и за притворенными окнами домов, мимо которых они проезжали.

Нур открыл дверь, скинул туфли в прихожей, сутуло проковылял на кухню и открыл кран. Освежившись, он ловко влез по лестнице вверх, в свою комнату с зазывной незастеленной кроватью, и смахнув одним движением руки кота на пол, повалился на нее лицом и заснул тяжелым мертвым сном.

Проснулся Нур уже за полночь. Было темно и тихо. Домашние и днем не говорили друг с другом, а ночи были и того пугающе тише. Потянулся – открыл окно над кроватью, и покосился на фонари внизу. Ветер, прохлада. Ночи в мае самые ветреные здесь в Царском. Вот только что просвистел в ушах ветер, резвый, внезапный. Нур зачмокал сигаретой, и поднес гаснущую зажигалку к губам. Вот и лето пришло. Снова это тягучее, массивное, удушающее лето. Сезон поднятой пыли, неощутимого воздуха, и воспоминаний, врезающихся все глубже и глубже в мозг. То был сезон когда-то идеальной веры в постоянство знойного воодушевления; сезон, ставший чуждым и беспросветным.

(4 оценок, среднее: 1,25 из 5)

Загрузка...