Иззет ханум Меликова родилась 26.06.1983 году в г. Баку. В 1998 году поступила в Бакинский музыкальный колледж. После окончания колледжа поступила АГУКИ на факультет «Музыковедение», который окончила с отличаем в 2008 году. В 2003 году была удостоена диплома за лучшее литературное произведение в молодежном фестивале «Шабыт» , проходившим под эгидой ЮНЕСКО в Казахстане, в городе Астана. С 2009 года мои стихи публикуются в Москве, в «журнале Поэтов», в 2015 году стала номинантом в конкурсе «Поэт года 2015». Являюсь номинантом в конкурсе «Наследие 2016». Лауреат международного многоуровнего конкурса им. Дюка де Ришелье 2016, финалист международного конкурса «Большой финал» 2016-2017, лауреат международного конкурса «Пушкин и Гоголь в Италии» 2017. На данный момент кандидат Интернационального Союза Писателей. Член Дворянского Собрания.
Отрывок из произведения «Ад глазами ангела»
День клонился к вечеру. Бледное солнце терялось в паутине нагих веток, которые плавно покачивались от ненавязчивого зимнего ветерка. Ангелина не спеша брела по пустой промерзшей аллее, сжимая в руке скромный букет белых левкоев. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль. Мелкий косой дождь беспощадно бил ей в лицо, и тонкие влажные осколки, впиваясь в ее порозовевшие от мороза щеки, скатывались вниз, застывая на хрупких лепестках. Она продолжала идти под серым январским дождем, оставляя за спиной желтые скрюченные листья, что искусно прятались за спинками одиноких скамеек. Монотонный стук каблуков и мыслей неотступно преследовали ее до самых ворот кладбища. Приоткрыв калитку, она остановилась, растерянно блуждая взглядом по могильным плитам со смешенным чувством жалости ко всем тем, чьи сердца поглотили холодные камни и с чувством зависти, ибо время испепелило их, а не ее. Сделав несколько шагов, она присела на корточки у свежей могилы.
— Здравствуй, папа. Так странно приходить сюда, тупо глядя на буквы, выбитые на камне вместо сияния милых глаз. Тебе ли здесь место? Тебе ли здесь лежать? Среди толпы ушедших безвозвратно, кто забыт и растворен в земле. Когда в одном ряду и ангелы, и бесы. Когда кружат над вами вороны и корочка льда прилипает к промерзшей траве. Когда стражами обманчивого покоя служит тишина и следы людские стираются пред отпечатками воспоминаний, оставленные вами. Когда неслышные шаги «громкого» человека эхом раздаются столетиями. И память скрепляет сильнее, чем самые крепкие объятия. Возможно уснувшие тут разных рас, эпох, профессий, возрастов и судеб, имевших разные мечты, страхи и надежды объединила тишина, в которой застынут ваши безмолвные крики, и ваш безудержный плачь.
Поцеловав цветы, она положила их на могилу.
С минуту она молчала, чуть соприкасаясь кончиками пальцев к холодной поверхности. Порывы ветра безжалостно теребили хрупкие лепестки цветов.
— Отныне мы живем на разных берегах невидимой реки, которую не способен переплыть ни один корабль Мечты и Желаний. Сейчас мы не дышим одним и тем же воздухом, над нами не идет один и тот же дождь, нас не тревожит один и тот же гром, отныне у нас разные прогнозы погоды. Возможно, умерев, ты обрел жизнь, а я напротив, потеряла ее. А мне бы хотелось прикоснуться к ней снова вместе с тобой, словно разведя круги на воде, время сотрет твое лицо и, пытаясь уловить его я буду искать твои черты, в каждой волне блуждая в тонущей лодке по бескрайним просторам океана жизни. А может мне раствориться в этой тишине став ее неотъемлемой частью, и тогда распылившись в ней, я смогу обнять тебя и слившись в одной гармонии беззвучного аккорда, мы застынем в ее финальной коде немой сонаты.
Люди плачут, выражая чувство боли, но не всегда слезы обнимают горе, как и не всегда катафалк сопровождает траурное шествие. Боль сложно вообразить, какой она будет. Как будет корчиться и извиваться, испепелять и унижаться в плотской тюрьме, где режешь вены, словно прутья в надежде вырваться, а то и вовсе безмолвно утренней росой скатиться по листве душистой малины и застынет на конце прозрачной капелькой, и в утренних часах июльского солнца сорвавшись вниз, впитается во влажную землю и уйдет в небытие, оставив сладковатый привкус на стебле. Жизнь будет продолжаться. Никто и не заметит упавшей росы, ведь она всего лишь очередное явление природы, попросту слезинка Вселенной. Как прежде ветра будут ласкать пшеничные колосья, усталый караван будет будоражить золотые пески, будут идти дожди, моря омывать берега, стирая очерченные сердечки, оставленные подростками, а летом созреет вишня и ее сочные плоды будут сверкать в лучах июньского солнца под пение одинокого соловья, а зимними ночами снежинки будут кружиться на сером асфальте вздымаясь к бронзовому небу и растворяясь в небесной пучине. Дни сменятся месяцами, как и прежде солнце будет подниматься с Востока, и скрываться за горизонтом. В такой момент стирается грань между небосводом и морем. Все кажется одним целым, словно сливки. И изнеможенное за день солнце сгорая в лучах заката, невольно окрасит облачка в розовый цвет, и они подобно клубнике будут плавать в этом ванильном коктейле. Жизнь завертится в бесконечной карусели дней и ночей, лет и зим, вздохов, и выдохов, слез и радости, серых будней и счастливых мгновений, в тысячу не сделанных шагов и несказанных фраз, эфемерных взглядах и бессмысленных обид. Будто бы все как прежде, но отныне все будет иначе. Ибо все это будет без тебя…
Сегодня январь проснулся таким хмурым, словно дуется на то, что его разбудили. Слабые лучи скользнули по его серой бескровной коже, а он и не заметил. Хм, такой сонный. Небо разбрасывает краски, как попало, словно отчаявшийся художник. Стая горлиц плавным беззвучным взмахом крыльев будоражит небо. Они так плавно его рассекают, словно боятся оскорбить тишину. И я не трону ее, не прикоснусь словом к безбрежному пути, где миг отчаянно поник и Вечность. Не хочу омрачать ее своим криком, хотя в нем будет все, в нем буду я. В нем отразится биение моего высохшего сердца, тяжелый судорожный вздох отчаяния, который займет 25 кадров в секунду, и он будет стремиться к тебе по бесконечному пути, где эхо будет шептать твое имя. Папа… Второе слово в жизни человека и первое в моей так неосознанно слетевшее с уст на тот момент совсем еще крохотного и невинного создания, и настолько значимого теперь. Всего четыре буквы, четыре стороны света, четыре стихии, четыре времени суток, оплот и стена, которые не сокрушат никакие войны и беды, ибо, отражая на себе все жизненные грозы он не чувствует боли защищая свое дитя. Разве можно замечать раны, оберегая свое чадо? Как не ты, папа, такой большой и сильный, несокрушимый перед любым врагом переступишь себя и унизишься, встав на колени перед маленьким человечком? Мой непобедимый герой, мой добрый волшебник, тепло и запах дома. В тебе слишком много, чтобы можно было позволить тебе уйти безвозвратно, и воспоминания о тебе будут навещать меня до конца жизни, ибо они мои единственные вестники, сладкий осадок с горьким привкусом. Как бы мне хотелось превратиться в маленькую девочку и бежать к тебе навстречу в расстояние в жизнь. Это расстояние любить, чувствуя, как с каждой минутой оно приближает меня к тебе, и ненавидеть, ибо оно все еще есть это расстояние, разделяющее нас. Так хочется шептать «папа, папа, папа». Слово, которое отныне не найдет отклика, не отразится в твоей душе, не согреет своим теплом, не будет танцевать и ликовать в моем сознании, как тогда в день моей свадьбы, когда мы кружились с тобой в вальсе. В тот важный день, в тот особенный миг, когда мое платье сверкало, отражая пламя свеч и фейерверков, а глаза свет твоей улыбки и наши нежные взгляды переплетались в непередаваемом чувстве блаженства, о котором говорили наши взоры, где рождалось истинное счастье. А помнишь, как однажды проснувшись среди ночи, я прибежала в твою комнату босая в одной ночной рубашке. Напуганная сильной грозой я в слезах взобралась к тебе на колени, и, прижавшись к тебе почувствовала, как бьется твое сердце и, приложив к ним свои озябшие ручки, я согрела их теплом, исходившим из твоей груди. Со слезами на глазах я сказала: «Папа, папа, мне страшно. Небо злится». А ты ответил, что небо, как и люди. Ему тоже иногда хочется поплакать. В ту ночь, ты не сомкнул глаз, охраняя мой покой. Сомкнув веки, я почувствовала, как твое горячее дыхание растекается по всему моему телу. Ты думал, что я сплю, но в ту ночь, я не хотела, чтобы мной одолевал сон, я хотела прожить эту добрую ночную сказку и запомнить ее на всю оставшуюся жизнь. Ты смог защитить меня от холода и детских страхов. Я знал, что так будет завтра и послезавтра. Так будет всегда. После этой ночи я полюбила грозу. С каждой опавшей каплей дождя я слышу твой теплый голос, папа. Тогда все казалось таким естественным и привычным видеть и обнимать тебя, смеяться с тобой и грустить, а теперь я бы разверзла небеса, чтобы дотянуться до тебя, папа, и нежно коснувшись взглядом, и рукой ты бы вновь спас меня, своего ангелочка. Отныне во мне нет жизни, нет смерти, только бесконечная отчужденность, холодная и суровая, как оскал зимнего утра, когда свистит проснувшийся ветер и будит омертвевшую природу своим жалким и внушающим страх завыванием. Это безбрежный поток бессмысленного существования, в котором нет дверей и окон и тебе не вырваться наружу, чтобы сразиться за то, что тебе дорого и свято.
И в слепоте будничных дней неприкаянной душой плыть по бескрайним просторам, пока она не растворится в небытие и не превратится ни во что. Как будто и вовсе не было человека…»