Журналист, сценарист, режиссер.
Отрывок из произведения «Месяц трубачей»
Наши дни. Выжженной стрелой струилась среди голых холмов дорога. Укатанный асфальт лоснился, как потёртая джинса. Была жара, невыносимая, бесконечная жара. Как будто находился не за десять километров от Алматы, а вернулся на 25 лет назад лет назад под Кандагар. Там также нещадно палило солнце, на многие километры тянулась мёртвая холмистая равнина без единого признака жилья.
От долгой ходьбы ноги затекли, и горели под облезлой кожей видавших виды кроссовок. В голове гулким эхом настойчиво отзывалась старая контузия. По краям дороги в сухой траве стрекотали кузнечики. Горизонт расплавлено звенел от зноя.
Он остановился и оглянулся без всякой цели. Ни одной машины. Снял с пояса флягу и вытряхнул в рот остатки теперь уже слишком тёплой, чтобы утолять жажду, воды. Боль в голове усилилась, застучала в висках. Перед глазами поплыли белые круги. И опять, так некстати, начало саднить в груди, слева. Он потёр ноющую левую сторону, мысленно уговаривая непослушный «мотор» дать ему ещё немного времени. Только не сейчас и не здесь. Потом уже будет всё равно. Только немного времени…
Он посмотрел на часы. Уже скоро… Двойной пыльной лентой от основного шоссе в сторону сгустившихся холмов уходила автомобильная тропинка. Он свернул и пошёл по ней, стараясь не потерять из виду следы шин. Глаза слезились от солнца и головной боли, перед ними теперь уже густым роем белых мошек сгущалась пелена. Через неё смутно проступило первое за долгий путь дерево. Потом ещё и ещё. Растительность становилась гуще и сочней. Вдалеке слышался шум горной речки, а сквозь глинистую поверхность холмов всё чаще и острее проступали скальные башенки. В лицо пахнуло лёгкой прохладой. Он входил в ущелье. Горы высились грудами по обе стороны дороги. Шум речки теперь слышался совсем рядом. И он, собрав в кулак иссякающие силы, почти скатился по каменисто-растительному склону и жадно припал пересохшими губами к прозрачной, обжигающе ледяной влаге. В голове внезапно помутилось. Он попытался подняться, упал на спину, и белая жужжащая пелена перед глазами сменилась сплошной чёрной.
Он очнулся, когда солнце уже клонилось к закату. Шевелиться не было сил. Но он заставил себя повернуться на бок. Пошарив рукой, с облегчением нащупал лежащий рядом рюкзак и, успокоившись, позволил себе ещё несколько секунд полежать неподвижно. Затем тяжело поднялся, дрожащими руками развязал рюкзак и начал выкладывать оттуда многочисленные запчасти, то и дело поглядывая на часы. В запасе ещё было достаточно времени, но он торопился и нервничал. Свинчивая детали пока ещё не определённого по форме механизма, он то и дело ронял одну за другой. Наконец, непослушными пальцами он вкрутил последний жестяной цилиндр и снова взглянул на часы. Управился тютелька в тютельку. Теперь, действительно, надо поторопиться. Он тяжело встал и с трудом взобрался на склон. Установил только что свинченное из множества жестяных деталей устройство на середину дороги, закрепил сбоку медную проволоку и осторожно потянул, медленно разматывая катушку, к обочине. Там рос густой кустарник, который мог послужить прекрасным укрытием. За колючими ветками кустарника он залёг в ожидании, пристально глядя на поворот дороги и сжимая в руке заметно похудевшую катушку медной проволоки.
Минут через пять из-за поворота появился серебристый «Джип». Из открытого окна неслась музыка. В затенённом лобовом стекле силуэт водителя был едва различим. Водитель курил, стряхивая пепел за окно и обнажая при этом из тёмного плена рукав белоснежной рубашки. Массивно двигаясь по узкому горному «серпантину», машина медленно наехала на свинченные вместе жестяные цилиндры.
Он дёрнул провод. Оглушительный взрыв гулким эхом прокатился по горным грудам и отозвался в голове мучительной болью. В ушах зазвенело. С горных склонов на дорогу мелко осыпались камни. Взрывной волной его отбросило на каменный выступ, и он сильно ударился затылком. Сквозь болезненную пелену он увидел искорёженный горящий «Джип». Обугливаясь, с треском лопалась серебристая краска. Неподалёку от колючего укрытия всё ещё подпрыгивало по инерции одно переднее колесо «Джипа». Другое докатилось до уклона и исчезло за каменисто-травяной поверхностью. Послышался лёгкий всплеск.
Он закрыл глаза и вновь открыл. Прямо перед ним, на колючей ветке кустарника повис обгоревший белый лоскут, по форме напоминающий рукав. Это было последнее, что он увидел, прежде чем провалиться в черноту.
1987 год. Из динамиков старого «Романтика» хрипло надрывалась Пугачёва, выдавая весёлый модный шлягер 1987-го года. Накрытый маскировочной сеткой навес слабо спасал от невыносимой духоты. Герка сидел в шортах и в тельнике. В одной руке выцветшим веером были зажаты карты, которыми он потирал толстый веснушчатый нос. В другой руке Герка держал ковшик. Он время от времени черпал им воду из стоявшего рядом ведра и лил себе на голову и за ворот.
- Ну, пекло, мать его! Как эти чурки здесь живут?
- Привыкли. – Серёга накрыл Геркиного «валета» « дамой». – Эти гады ещё и стрелять умудряются. Вон, слышишь, опять мечут.
Герка прислушался. В глубине выжженной солнцем равнины слышались одиночные выстрелы.
- Снайпер. На перевале. Пристрелку делает. – Выложив перед Серёгой оставшийся комплект «валетов», Герка положил свои карты на стол вверх «рубашками» и лениво потянулся.
Серёга напряжённо переводил взгляд с Геркиных «валетов» на свои карты и обратно. Он был по пояс голый. На неровно загоревшей груди синела блатная татуировка.
Кассета кончилась. Герка стукнул кулаком по магнитофону, и кассета выскочила. Он перевернул её другой стороной, вставил и нажал на «старт». К играющим подошёл прапорщик Зайцев, которого бойцы называли просто Заяц. За его спиной стоял парень лет 19-ти, как сразу определил Герка, — солдат-первогодок. Зайцев заговорил с Геркой панибратски:
- Вот, Герка, принимай пополнение. – И кивнул на стоящего за спиной первогодка.
- Кому Герка, а кому Герман Александрович. — Герка бесцеремонно разглядывал новенького. — Тебя как зовут, юноша бледный…
- …С взором горящим? – Подхватил Серёга, и они с Геркой оба расхохотались.
- Рядовой Мышкин.
- А почему не Кошкин? Или Бабкин с Внучкин — Репкин? – Продолжал хохотать Серёга. Герка пнул его под столом и серьёзно посмотрел на новенького.
- Я у тебя, дорогой, не звание и фамилию спрашиваю.
- Николай. – Парень исподлобья смотрел на Герку.
- Ну, вы тут пока знакомьтесь, вводите рядового Мышкина в курс дела, — подал, наконец, голос прапорщик. — Не буду мешать.
Его слова и уход Герка проигнорировал. Он изучающе разглядывал нового коллегу.
- Ну, присаживайся, Николай Второй. Разговоры будем разговаривать.
- Почему Второй? — Коля сел за стол и вытащил из протянутой пачки «Мальборо» сигарету.
Герка тоже закурил.
- А первый два дня назад на «Чёрном тюльпане» «двухсотым» улетел, — Коля не понял, и Герка мрачно пояснил, — Груз «двести». Цинковый ящик и печальная музыка в доме. Понял?
(9 оценок, среднее: 1,67 из 5)
Загрузка...