Увлечений множество: туризм зарубежный и внутренний, спорт, литература, фотография, уфология и др. Стихотворчеством (периодически) занимаюсь с 1963 года, а художественной прозой и публицистикой вплотную с 2007 года.

Художественная проза «Анамнез»

отрывок

В палате его уже ждала капельница. Днем пришла мать. Выглядела она очень обеспокоенной, но Сережку старалась ободрить. Сказала, что у Юриной (друг) мамы есть знакомый в военкомате, и что она похлопочет о переводе Сережки в областной город.
Там, мол, есть госпиталь, специализирующийся на подобных заболеваниях. Когда мать ушла, Сережка с трудом слез с кровати и отправился в туалет.
В коридоре, из за приоткрытой в ординаторскую двери, доносились голоса.
Сережка прислушался:
— … и что, с таким РОЭ живут?!
— Молодой, спортом занимается, сердце здоровое.
— Тетрациклин помогает?
— Плохо, надо мономицин попробовать, процесс очень бурный, септикоэмия.
Сережка догадался – речь идет о нем. Дольше задерживаться у двери не стал. И только сейчас он понял, насколько плохи его дела. Однако сама мысль о смерти казалась ужасно нелепой. Он же ещё только начинал жить, строил планы, влюблялся и был любим, да и со здоровьем ещё пару недель назад у него был полный порядок. А тут вдруг больница, капельницы, пугающий диагноз. Нет, он будет бороться с болезнью – он молод, спортсмен, наконец!
Один раз Серёжке уже доводилось умирать. На последнем курсе техникума, во время летних каникул, группа ребят, во главе с преподавателем физкультуры, поехала в Анапу – подзаработать на уборке урожая и заодно отдохнуть на море. Вот там-то Серёжка и … утонул; заплыл далековато, не рассчитав свои силёнки. Пока тонул, вся его короткая жизнь прокрутилась перед мысленным взором как на экране, при ускоренной перемотке киноплёнки. Эпизод сменялся эпизодом, а затем изображение, звуки и ощущения вдруг исчезли.
Нечто, в гнетущей тишине, висело высоко над землёй в голубом пространстве.
Далеко внизу несколько человек возились над чем-то или над кем-то, разглядеть было трудно. И тут Серёжка с ужасом понял, что нечто — это он! Это его (душа?) зависла в пространстве! Я умер! Такого жгучего страха и сожаления до сих пор ему испытывать ещё не приходилось. Как же так, неужели это и всё, ничего больше не будет – ни свадьбы- женитьбы, ни чуда отцовства, ни спокойной старости в кругу семьи! Нет, не хочу! Земля начала приближаться. Группка людей обрисовалась уже чётко – физрук и ещё двое знакомых ребят. Они склонились над неподвижным телом. Да ведь это же я, моё тело! И что со мной делает физрук? Кажется, это называется искусственным дыханием? Боже, как больно! Резкий переход (или вход?), и с этого момента таинственное нечто ощутило себя уже внутри тела, появились звуки, боль в груди, изо рта полилась вода. Серёжка открыл глаза…
И вот сейчас он опять у той, последней черты, границе между двумя мирами.

Спасли тогда, спасут и сейчас, выжил тогда, и сейчас выживу! Вечером его навестили друзья. Они завалились в палату большой компанией, разговаривали преувеличенно бодро. Сережка тоже пытался бодриться, но получалось плохо, а минут через пять он просто устал и замолчал. Друзья ушли, пообещав вскоре ещё навестить.

Утро началось с капельницы. Завтрак принесли, поставили на тумбочку, но есть не хотелось. Затем повезли на перевязку. Вчерашняя сестра перекисью очищала раны, было очень больно, но Сережка терпел. Не жилец, не жилец, – бормотала себе под нос и отводила глаза в сторону сестричка.
Когда вернулись в палату, оказалось, что свободная койка рядом с Серёжкой занята – после операции привезли маленького мальчика. Малыша сбила машина, ему удалили селезёнку. Он ещё спал после наркоза. Рядом сидела молодая женщина, мать. Она держала спящего за руку, что-то шептала. Наконец малыш очнулся. Тихонечко, слабым голоском он задавал матери вопросы, та так же тихо отвечала. Видно было, что она едва сдерживается, чтобы не заплакать.
Затем привезли ещё одного после операции. Здоровый мужик попал под автомобиль в сильном подпитии. Внутренние травмы, большая кровопотеря. Очнувшись, мужик потребовал воды. Нельзя тебе милый, — уговаривала его пожилая сестра. Но мужик не унимался, – воды, пить, пить хочу! После нескольких стаканов его стошнило, и он угомонился.
Днём в палату заглянул дежурный врач, заявил, что в Ярославль Серёжке ехать пока рано, нужно подождать пока спадёт температура.

Следующий день походил на предыдущий: капельницы, перевязки, уколы.

Вчерашний мужик протрезвел, разговорились. Выяснилось, накануне сильно поругавшись с женой, ушёл из дома, сказав, что не вернётся. Так что жена и не знает, где он и что с ним. Серёжка записал его домашний телефон и потащился звонить. Жена сначала обрадовалась звонку, затем обеспокоенно стала расспрашивать. Серёжка отвечал, что после операции всё с её мужем нормально, объяснил куда приехать. Обратный путь от телефонного аппарата до койки дался ему с трудом. Встретившийся по дороге врач удивлённо хмыкнул, – Вы ходите? Температура не спадала, лучше не становилось, остаток дня прошёл в полузабытьи.
А ещё через день мать сообщила, что надо собираться в Ярославль – лечащий врач сказал, что если ехать, то сейчас, потом будет поздно. Серёжке принесли одежду. На улице в такси их ждал отец. Дороги до Ярославля Серёжка не запомнил – происходящее он воспринимал с трудом, часто впадал в забытьё. Остановились перед каменным зданием старой постройки с поблекшей от времени вывеской на фасаде – ГИВ (Госпиталь инвалидов войны).
… Ярославль. Областной город в верховьях Волги. Город, сумевший сохранить не только множество бульваров и сквериков, но и целую россыпь часовенок, церквушек и церквей. Здесь, в этом патриархальном царстве, Серёжка и встретит свою первую любовь….
ГИВ занимал двухэтажное каменное здание, выкрашенное в жёлтый с белым цвета.
Внутри, вдоль фасада, длинный коридор, из него — двери в палаты. В отличие от больницы в родном городе, госпиталь представлял собой тихое местечко. Пациенты были плановые, лечились подолгу. Штат медработников устоявшийся, сплоченный.
Сережка с матерью, постучавшись, зашли в кабинет главного врача. Довольно симпатичная женщина, лет тридцати, подробно расспросила обо всём, прочитала направление и определила больного в отделение к Серафиме Петровне – как позже выяснилось, опытному хирургу, оперировавшей ещё со времен войны.
Палата, в которую попал Серёжка, была просторной и светлой. Три окна выходили на двор, а одно в небольшой парк, примыкавший непосредственно к госпиталю. Пять коек были заняты, а шестую, у окна, занял Серёжка. Операцию назначили на завтра, а пока взяли анализы и поставили клизму.
Чувствовал Серёжка себя неважно, поэтому пока общаться с обитателями палаты не смог, а как только освободился от процедур, то постарался заснуть.

А утром всё закрутилось. Две сестры прикатили каталку, помогли Сережке на неё перебраться и повезли в операционную. В операционной переложили на стол, подключили капельницу, задали несколько незначащих вопросов и… очнулся он уже на койке в своей палате.
Первое, что он увидел, это были глаза. Серьёзные и внимательные, они смотрели на Серёжку не сверху, а на уровне его собственных глаз. Ниже шла шея, затем торс, а ещё ниже — два обрубка вместо ног. Обрубки стояли на тележке. Деревянная, на четырёх колёсиках – Серёжка такие видел только в кино. Сразу после войны на них передвигались фронтовики — инвалиды.
Обладатель внимательных глаз протягивал стакан с клюквенным морсом, — пей, браток, полегчает.
Позже, когда они познакомились, выяснилось: Лёша, так звали парня, в армии служил подводником. Это их лодка прошла подо льдом Северный полюс. Прошли-то они прошли, но вот только частично затопленными. Многочасовое стояние в ледяной воде и сыграло свою роковую роль: постепенно конечности отмирали. Леше делали операцию, удаляли отмёршую часть, проходило какое-то время, отмирала ещё часть, её удаляли, а потом всё повторялось.
Но всё это Серёжка узнал позже, а сейчас он просто жадно глотал прохладный кислый морс.

(10 оценок, среднее: 2,00 из 5)

Загрузка...