Родился в городе Добрянка Пермского края. Закончил Высшие Литературные курсы Литературного института, Пермский политехнический университет.Член Союза писателей России. Автор пяти поэтических книг. Лауреат Премии Пермского края в сфере культуры и искусства. Увлекаюсь фотографией, дизайном и вёрсткой книг.
Отрывок из произведения «Осеннее солнце»
Говорить о поэзии Юрия Калашникова легко и одновременно непросто.
Легко, потому что его языком говорит многомиллионная русская провинция, за XX-й советский век во многом переменившаяся, но в хорошей основе своей оставшаяся прежней – откровенной, доверчивой, не успевшей глубинно озаботиться всепроникающим прогрессом.
Непросто, потому что поэзия Ю. Калашникова не по-современному натуральна. Причём не натурой так называемого нового реализма, который без затей берёт почти фотографически фактаж порельефней и вываливает его на читателя, выдавая за правду жизни и правду искусства одновременно («я не придумал ничего» – звучит подкупающе, но правдой, как правило, не бывает). А той, что, приоткрывая детали быта (материального, но прежде всего духовного), без оглядки над ним поднимается до образов и осмысления именно бытия провинции как неотъемлемой части Божественного и человеческого мира:
Месяц, тонкий, как волос,
Брошен
в звёздную пыль.
Где-то пробует голос
Поздний автомобиль.
Комья высохшей грязи.
Дом.
Ступени крыльца.
В завитке коновязи
Праздный контур кольца.
Чахнет тополь кургузый,
Листья падают в ров.
Пахнет свежим арбузом
Куча колотых дров.
Над высоким штакетом
Палисадник вознёс
Голубые скелеты
Отшумевших берёз.
Ну а там, где ночлега
Ждут нагие репьи,
В небо целит телега
Телескопы свои.
Мира сумрачный сколок.
Повседневная быль.
Месяц,
тонкий,
как волос,
Брошен в звёздную пыль.
Так счастливо (опять же бытийно, а не бытово) сложилась судьба поэта, что, родившись в русской провинции, он не уехал из неё, но в ней и не остался. Ему не довелось испытать той драмы, которая коснулась многих современных русских поэтов, покинувших свою малую родину, тосковавших по ней, но в чём-то смотревших на неё несколько свысока, или оставшихся и незаметно для себя вросших в её ограниченность. Поэтому параметры отсчётов у Юрия Калашникова другие:
И восстал в Египте
новый царь…
(Исх. 1.8)
Скрипят, скрипят натруженные оси,
Обоз уходит прямо в небосклон.
Надежды нет. Давно почил Иосиф.
Его не знает новый фараон.
За городом евреи месят глину,
На жутком солнце сушится кирпич.
И резко опускается на спину
Весь почерневший вылощенный бич.
Здесь не дождаться милости царёвой,
И кто-то стонет: «Больше не могу!»
Но Моисей, в корзинке тростниковой,
Уже лежит на нильском берегу…
Космос как Божественная Красота – Россия – столица – мегаполис – провинция. В провинции – река, как дорога, как жизнь – городок на этой реке – улица и дом на берегу реки. Далее – потешно махающий руками провинциальный прохожий и так далее, вплоть на горестно поющего о своей нелёгкой доле пожилого воробья и белой живой позёмки:
Дул порывистый ветер.
И ещё на пороге
Я привычно поставил
Воротник у пальто.
А позёмка
летела,
Чуть касаясь дороги,
Возникая и вновь
Превращаясь
в ничто.
Дул порывистый ветер.
Он
бросался
на крыши,
Залезал в подворотни,
Выбегал на зады.
А позёмка летела,
Словно
белые
мыши
Убегали,
почуяв
Приближенье беды.
Дул порывистый ветер.
И на грани увечья
Снег сальтировал с крыш,
Как гимнаст в шапито.
А позёмка летела,
Словно
жизнь
человечья,
Возникая и вновь
Превращаясь
в ничто.
Эта иерархия для поэта необходима, вечна – непреложна в своём изначальном творческом соподчинении, которое и есть Жизнь. Да, давно искорёженная, перекрученная, оболганная – и всё равно единственно верная, вечная и непобедимая.
И потому взгляд Юрия Калашникова на провинциальный русский мир органичен, без изломов. Это пристальный взгляд провинции на мир и на саму себя, без самовосхваления и самоуничижения, как на самоценную часть Божьего мира и России, без которой как мира, так и России, собственно, нет. И в этом плане поэзия Юрия Калашникова уникальна.
А натуру Бог даровал поэту богатейшую! «Берег великой реки»! И конечно сама река, с басовито гудящим на ней пароходиком, странной встречей в речном ресторане, хлопотно кричащими над багряной рощей у этой реки птицами, брошенной в реку горстью дающего свободу пепла возвышенных писем и всёго, что вокруг реки:
Берег великой реки.
Серый разбитый плитняк.
Брёвна, кора, поплавки,
Скопище старых коряг.
Дачи. Делянки. Сады.
Поздний осенний простор.
Около самой воды
Длинный дощатый забор.
Смешанный лес вдалеке,
Блёклая зелень полян.
На утомлённой реке
Тёмных плотов караван.
Ветра натруженный свист.
Эхо буксирных гудков.
Солнца
слабеющий
лист
Падает в снег облаков.
Деталей много, но не в них суть. Суть именно в натуре, в не по-современному летящей, а в упруго, зримо, ощутимо движущейся человеческой жизни. С её любовью ко всему сущему, предательством, одиночеством, болью, смертью. Именно живым движением, долго-долго, сначала по земле, где «стынет вода в кювете», потом уже параллельно ей, «прислушиваясь к небесам», и наконец (но не итог, а новое начало!):
Сквозь небесную тьму проходила прямая дорога,
Как стеклянный поток,
как широкий расплавленный луч.
То ли был это знак,
тайный знак всемогущего Бога,
То ли был это свет из глубинных космических туч.
В жирном мраке вокруг золотились мохнатые звёзды,
Да внизу, на Земле,
белый цвет проникал в голубой,
По дороге, наверх, невесома, как утренний воздух,
Плавно женщина шла и вела малыша за собой.
А с обеих сторон разверзались вселенские бездны,
Молча женщина шла,
устремив в неизвестное взгляд.
И тревожно сиял её пеплос оранжево-бледный,
И на плечи спадал ярко-рыжих волос водопад.
Обнажённый малыш теребил материнскую руку,
За усталым плечом уходящую Землю искал.
Он, её не познав, был уже обречён на разлуку.
А вверху Саваоф два коротких крыла выбирал…
Да в и деталях конечно дело. Кроме натуры, Бог даровал поэту талант видения не только самых ярких из них, но и вдохновенное мастерство огранки, тончайшей пастельности при соцветьи красок, высокой их музыки даже в самом «пейзажике неброском»:
Утро.
Холод.
Прямодымье.
Одинокий лай собак.
Долго тянется предзимье,
Всё не кончится никак.
Долго
тянется
предзимье.
И, являясь в ранний час,
Солнце скользкое, налимье
Хитро щурится на нас.
Солнце
скользкое,
налимье.
Чёрный лист траву прикрыл.
Видно, в наше нелюдимье
Снег дорогу позабыл.
Такое в современной литературе встречается всё реже: трудно представить, что стихотворения Юрия Калашникова именно написаны. Они либо выдохнуты единым дыханием (радостным, тревожным, гневным), либо осторожно сняты (с медленно текущей воды, первого нетронутого снега, притихшего после бури усталого дерева), проговорены и чуть-чуть прокомментированы автором:
Ну, всё, пожалуй. Тёплых дней
Нам больше не видать.
Стекает медленно с ветвей
Цветная благодать.
Уже грачи подняли гам
Над рощей у реки.
И листья ластятся к ногам,
Как рыжие щенки.
Благодаря словесной лёгкости и открытости поэзия Юрия Калашникова доступна как тем, кому просто интересны поэтические открытия повседневного мира, так и серьёзному читателю, размышляющему над «вечными» вопросами и умеющему увидеть за кажущейся простотой поэтического текста отнюдь не лёгкие, а зачастую и не разрешимые дилеммы нашего мира.
(10 оценок, среднее: 2,60 из 5)
Загрузка...