Меня зовут Смирнова Виктория Алексеевна. Для друзей — просто Тиш. Я человек творческий по натуре. Люблю петь, танцевать, вышивать крестиком и играть в баскетбол, но больше всего мне нравится писать. Иногда я думаю, что именно писательство помогало мне проходить через все жизненные трудности вот уже порядка 10 лет.
Роман «Потерянные ноты»
отрывок
Брок совершенно не помнит тот момент, когда в его жизни все пошло наперекосяк. Возможно, это случилось после того, как отец оставил двухлетнего Брока с матерью, отправившись на фронт в 1918 году. Он так и не вернулся домой, получив смертельное ранение чуть ли не в последний день войны.
Возможно, это случилось, когда Брок впервые ввязался в драку, защищая соседскую девочку. До этого приступы благородства были совершенно ему не свойственны. Но, скорее всего, это случилось в тот день, когда, спеша на турнир по футболу с командой из соседнего двора, он, не глядя, влетел в узкую, костлявую спину незнакомого мальчишки, ссутулившегося на крыльце. Тот тут же вскакивает, неуклюже оборачивается и практически летит вниз. Брок вовремя успевает схватить мальчишку за тонкую ручонку и со всей силы дернуть на себя. Спасенный от падения шипит, как кот, которому наступили на хвост. Он старательно, как-то брезгливо, отталкивает Брока и, разумеется, падает, сильно ударившись спиной.
— Эй, пацан, ты живой? Поднимайся.
Брок, сам от себя не ожидавший такой заботы, подает руку пострадавшему. Ему шестнадцать лет, и глубоко плевать на чрезмерно тощего мальчишку, которого он видит впервые в жизни. Но тот не отзывается. Лежит, плотно зажмурив глаза, сжав руки в кулаки, и не двигается, не произносит ни звука. На секунду становится страшно.
— Давай же, поднимайся, — еще раз пробует Брок.
Когда ответа не последовало, он просто сжал худые плечи и без особых усилий поднял на ноги несопротивляющееся тело. Брок даже не успел удивиться собственной силе и чужой хрупкости, как этот ненормальный снова отскакивает от него, правда, на этот раз более удачно. Мальчишка распахнул синие глаза и болезненно сжался. Он упрямо выпятил подбородок, сжал губы в тонкую линию, но взгляд с головой выдавал всю бурю эмоций своего хозяина.
— Тебе больно? — нехотя спрашивает Брок.
Мальчишка в ответ вертит головой и вздергивает подбородок, тут же жмурится и вдруг бросается к крыльцу. Брок замечает кровь на спине незнакомца, пока тот обводит ступени безумным взглядом. По крикам, доносящимся с поля, парень понимает, что опоздал на матч, но приди он прямо сейчас, сможет выйти после перерыва. Вот только мысль о том, чтобы бросить задохлика одного с расползающимся кровавым пятном на спине кажется ему безумно глупой, как и вся эта ситуация. Брок подходит к крыльцу и из-за плеча паренька пытается понять, что тот потерял, мимоходом осматривая рану.
Довольно глубокая, но не большая, можно не вызывать врача.
— Что ты ищешь?
— Ноты. Их, наверное, ветер унес, — тихо, немного грустно, отвечает незнакомец.
Ноты? Какие еще к черту ноты? Парнишка поворачивается лицом к Броку. Он беспомощно разводит руками и носком ботинка пинает ступеньку. Вид у него при этом такой жалкий и упрямый одновременно, что Брок почти восхищается характером паренька. Ему вдруг хочется показать свое расположение, но мимика у него от природы не особо богатая. Он подходит к собеседнику, улыбается своей зубастой слегка кривоватой улыбкой, заглядывая в глаза. В солнечном свете они кажутся небесно-голубыми. У Брока дрожит рука, когда он пытается похлопать пострадавшего по плечу.
— Я поищу твои ноты. А ты иди домой и займись спиной, пока кровью не истек.
От ужаса в глазах напротив почему-то хочется убежать, спрятаться. Брок берет себя в руки, дожидается неуверенного кивка, смотрит вслед исчезающей за дверью одной из квартир фигуре и отправляется на поиск унесенных ветром нот. Наверное, именно тогда все в его жизни покатилось к чертям. Он должен был пнуть, попавшегося под ноги малолетку, сказать какую-нибудь гадость и унестись на футбольное поле, как делал всегда. Но нет же. В этот раз его дернуло проявить доброту. Кто бы только знал, как обидно пропустить первую игру в этом году.
Он находит исчерканные карандашом листы у соседнего дома примерно через сорок минут. Ему кажется, что почерк принадлежит какой-нибудь девчонке — тонкие и мягкие знаки, лишенные угловатости и жесткости. У него самого почерк был другой: слишком размашистый и неаккуратный, корявые топорные буквы с разным наклоном и совершенно неровные строчки. Брок усмехается. Он не понимает, как можно вместо игры с другими ребятами сидеть в одиночестве и чирикать эти непонятные значки. Он не понимает, как можно быть таким неловким и беззащитным. И еще больше не понимает, почему его это вообще волнует. Брок начинает злиться на себя за излишнюю чувствительность. Он редко позволяет себе проявлять заботу о ком-то, кто не состоит с ним в кровном родстве. И то обычно объектами его повышенной заботы являлись представительницы прекрасного пола. Он барабанит кулаком по двери, за которой час назад скрылся хозяин нот. Брок безумно боялся, что откроет мать пострадавшего и обвинит во всем его, Брока, который, в сущности, и не был ни в чем виноват. Не он же сделал этого паренька таким неуклюжим и хрупким. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем щелкнул замок. В двери появляется лохматая голова. В такой темноте его глаза показались черными, а кожа слишком бледной, почти прозрачной.
— Я принес твои крючки. То есть ноты, — смущенно исправляется Брок.
Дожили, он ведет себя как девица: смущается и краснеет. Брок протягивает мальчику помятые пыльные листы. Тот в странном дерганом жесте прижимает их к себе и благодарно улыбается, кажется, освещая весь коридор. Мальчишка осторожно отступает в прихожую, распахивая дверь.В нос ударяет сильный алкогольный запах. Он неприятный, резкий и горький. Брок уверен, что это спирт.
— Себастиан Грин.
— Брок Райт.
У задохлика крепкое рукопожатие, несмотря на холодную руку и длинные пальцы. Будь Брок более романтичной натурой, сказал бы — не просто длинные, а изящные. К счастью романтиком он не был вовсе, но приглашение войти принял. На новом знакомом красовалась наглухо застегнутая рубашка, уже пропитавшаяся кровью.
Они говорят о семье. Райт живет с матерью. Отец не вернулся с Первой мировой. Он его и не помнит толком. Есть старший брат — Крис. Тот еще придурок. Работает санитаром. Брок говорит, что именно он учил его накладывать швы. От этих слов Себастиан бледнеет, морщиться и болезненно потирает левое, забинтованное плечо. Сам Грин живет с бабушкой. Оба родителя погибли в Первую мировую войну. Он их тоже почти не помнит. Нет даже фотографии. Только зеркало примерно показывает, какими они были. Могли быть. Брок думает, что у мамы Себастиана были красивые густые черные волосы и чуть полноватые губы, а у отца ямка на подбородке и синие глаза.
— Я не сирота. У меня все еще есть бабушка. Она работает в своем магазине допоздна. Но она всегда возвращается.
Себастиан говорит тихо, уверено, немного грустно. Слушающий его Брок рассеянно кивает. Он знает, что этот мальчишка одинок до ужаса. И ему почему-то хочется быть всегда рядом. Всю жизнь пройти бок о бок, чтобы там ни было.
Он думает, что именно так рождается настоящая дружба. Скорее всего — он прав. Броку 16, а Себастиану 15. Они учились в одной школе, жили в одном доме. Даже в одном подъезде, на разных этажах. Они не знали друг друга. То есть Брок вообще не знал о существовании своего тихого соседа-пианиста, а Себастиан предпочитал лишний раз не высовываться. Он слышал о местном малолетнем дебошире и драчуне, но никогда не хотел узнать его поближе.
«Боялся», — с тоской осознает Брок.
(58 оценок, среднее: 2,55 из 5)
Загрузка...