Лааль Джандосова |

Гуманитарий по образованию, фрилансер по роду деятельности. Увлекаюсь живописью, цифровой фотографией, скрипичной музыкой.

Научная фантастика «Арвеарт. Книга Первая. Верона и Лээст»

отрывок

Глава 14

Время словно застыло. На кухне — уютной, светлой, он ждал её, ждал и думал: «У нас впереди есть месяц… у нас ещё целый месяц, до двадцать девятого августа…» Ждал, то вертя на мизинце простое колечко от пирсинга, то двигая белые блюдца с овечьим сыром и с крекерами.

В какой-то момент Верона наконец покинула ванную, возникла в дверном проёме — босая, по-детски хрупкая в этой мужской одежде — подвёрнутой и болтающейся, дошла до стола и села — прямо напротив проректора. Долго — предельно долго — они молча, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу — смотрели с открытым признанием неоценимой значимости — той, что определилась; той, что связала их намертво самыми крепкими узами. Смотрели с растущей нежностью, боясь начать разговаривать — боясь разрушить всё это грубой словесной механикой. Лээст не выдержал первым. Он смущённо потёр переносицу и затем спросил, улыбнувшись:

— Это тебя не пугает?

— Нет, — сказала Верона. — Меня пугает другое. Что может так оказаться, что это — не та реальность.

— Джош, я смотрю, постарался!

— Джош — самый великий скептик, которого я встречала.

Лээст поднялся с фразой: «Его скептицизм заразен», — и подошёл к холодильнику:

— Предлагаю эльзасский рислинг. Пьёшь под мою ответственность.

— Экдор Эртебран, простите, а как же проверка в Замке?

Лээст наполнил бокалы, отставил бутылку в сторону и произнёс: «Не волнуйся. С Джонсоном я связался. И, кстати, с отцом Теары. Он был моим одноклассником. Экдор Ридевир, на будущее. Он подъедет завтра в Коаскиерс».

— Раз он находит нужным…

— Я тоже, — сказал проректор. — Он хочет тебя увидеть. Должен тебя увидеть. Ты спасла ему жизнь его дочери.

Верона побагровела и, уставившись в стол, промолвила:

— Экдор Эртебран, простите, но я ничего не сделала. Ничего такого особенного. Все бы сделали то же самое…

— Возможно, — сказал проректор. — Но возможно, что и не сделали бы.

— Не надо об этом, прошу вас!

Лээст пригубил рислинг:

— Неплохое вино, по-моему. И, кстати, хочу обрадовать. Тебе надо зарегистрироваться в нашем Седьмом департаменте. Съездим с тобой в отделение при ближайшей на то возможности.

Верона вспомнила Лэнара — спокойного, доброжелательного, в общем-то — симпатичного:

— Экдор Эртебран, простите, но, насколько мне стало известно, вам пришлось у них брать разрешение на мою учёбу в Коаскиерсе?

— Пришлось, — подтвердил проректор.

— А у кого конкретно?

— У начальника отделения.

— А можно узнать его имя?

— Можно. Экдор Трартесверн.

— А они там и вправду настроены против альтернативщиков? Арриго сказал мне в Дублине, что Вретгреенское отделение — самое реакционное.

— Не уверен, — ответил Лээст. — Они в основном занимаются иртарскими контрабандистами. Но экдор Трартесверн был против твоей учёбы в Коаскиерсе. Мне пришлось обратиться с прошением к Эрвеартвеарону Терстдарану.

— А почему он был против? Чем это мотивировалось?

Проректор пожал плечами:

— Тем, что ты — из Иртара. И в целом — тем, что ты девушка. Но это уже несущественно. Давай-ка мы лучше выпьем за трактат Элона Бессмертного!

Вино они выпили залпом. Эртебран — по причине жажды, а Верона — с одной лишь целью — побыстрее снять напряжение. Минут пять или шесть после этого они просто ели и пили. Рислинга к этому случаю у проректора было достаточно.

Трартесверн в эти минуты курил у окна — распахнутого, смотрел на звёзды — далёкие, под трели сверчков — успокаивающие, но никак не мог успокоиться и лишь повторял её имя — имя альтернативщицы, в сочетании с теми вопросами, что теперь представлялись главными: «Как мне тебя увидеть? Как мне предупредить тебя?»

* * *

Немного раскрепостившись, Верона села свободнее, посмотрела в окно — на озеро — в этот час уже непроглядное, подумала о Теаре, которой бы уже не было, если б не стычка с Брайтоном, и повернулась к Лээсту:

— Экдор Эртебран, как вы думаете, что можно назвать реальностью?

Проректор подлил себе рислинг, глотнул и сказал с улыбкой:

— Я не силён в онтологии. В моём собственном понимании, реальность — это действительность, которую мы опосредуем непосредственно через мышление.

— То есть она — субъективна? Но ведь есть же ещё объективная?

— Только не в Арвеарте. Здесь понятие объективности должно исключаться в принципе.

— А мне говорили о принципе «полного невмешательства»!

— Но ведь ты не настолько наивна, чтобы поверить в подобное?

— То есть всеми манипулируют?

— В определённой степени. Но говорить о реальностях — напрасная трата времени. Оставим это Маклохлану. И, кстати, ваше занятие… Как это всё случилось? Каковы твои впечатления?

Перед глазами Вероны встало лицо астролога — худое, резко очерченное, с глазами — кофейно-карими, с нервным ртом, кривящимся в сторону. Она немного подумала, пытаясь определиться в своём к нему отношении, после чего ответила:

— Впечатления самые лучшие. Он оставил меня в кабинете, когда мы пришли на экскурсию. Выразил беспокойство, что я не сумею справиться, потом предложил: «Присаживайтесь. Объясню вам самое главное…»

— А дальше? — спросил проректор.

— Потом мы сели за парту…

На этом она запнулась. Пальцы её машинально закрутили салфетку за краешек.

— Так что? — спросил Лээст. — Я слушаю.

— Он попросил мою руку…

— Руку в обмен на сердце? Надеюсь, ты отказала ему?

— Сердца не предлагали.

— Ты настолько в этом уверена? Ты ведь знаешь, что он испытывает.

— Знаю, — вздохнула Верона. — Придётся делать суггестию.

— Предоставь это мне, пожалуйста, — спокойно сказал проректор. — Проблемы такого рода больше тебя не касаются, — при этом он снял заколку и резко откинул голову, рассыпая волосы в стороны. — Так что там случилось дальше? Атретивный контакт, по всей видимости? Джошуа что-нибудь выяснил? Есть то, чего я не знаю? Секреты, тайны и прочее?

Верона вновь запылала — не краской, а больше изнутри — закипевшей в ней бурно кровью — не от его вопроса, а от взгляда — скорее пронзительного:

— Экдор Эртебран, простите, вам опять нужны доказательства моей беспримерной распущенности?

Лээст ответил улыбкой. Затем он допил свой рислинг и стал теребить тремя пальцами пуговицу над галстуком. Молчание затянулось. Верона ждала в свой адрес словесного подтверждения, мало на что надеясь, но, в силу воздействия алкоголя, давая выход желаниям, что были когда-то смутными, а теперь, от его присутствия, обретали полную значимость.

— О нет! — наконец произнёс он. — Мне не нужны доказательства твоей беспримерной распущенности, но просто меня не устраивает, что Маклохлан, кем бы он ни был, владеет той информацией относительно твоей жизни, которая мне неизвестна и которая остаётся между ним и тобой, а не нами. Я считаю, что это неправильно.

— Экдор Эртебран, поверьте, речь идёт в основном о глупостях!

— К примеру? — спросил проректор, подливая ей пару унций. — Рассказывай, не стесняйся.

Она, понимая в принципе, что все её страшные тайны — о нелепых играх в «Бутылочку», о глупых экспериментах и коммерческих авантюрах выйдут сейчас наружу, и экдор Эртебран, вероятно, с его арвеартской ментальностью будет всем этим шокирован, начала с понятной иронией:

— Хорошо, мой экдор, пожалуйста. В начале второго класса я уронила случайно тарелку с гороховым супом. Повара на меня накричали и заставили мыть столовую. Потом меня отпустили. Это было как раз перед ужином и они мне сказали при этом, что ужина я не заслуживаю. Ночью я подожгла там шторы. Почти сразу включилась сирена и система пожаротушения, но гардины сгорели полностью, а меня они так и не вычислили.

Хоть рассказ был весьма схематичен, проректор живо представил — не без помощи того образа, что хранился в его сознании на основе её фотографии, как она — семилетняя, крошечная, с буйной гривой волос до пояса, пробирается тёмной ночью во враждебное помещение, поджигает спичками занавеси и, завершив свою миссию, — успешно, никак иначе, исчезает в пустом коридоре — с победным чувством отмщения за жестокое наказание.

— Пиромания — наш диагноз, — произнёс он скорей саркастически. — Хотя я, на твоём бы месте, подпалил бы ещё и скатерти. Продолжай рассказывать дальше.

— Я всем сообщила про Дракулу…

— Пропускаем, — сказал проректор. — Хэллоуин у нас отмечается с адекватной периодичностью.

Верона, с мыслью: «Запомним. Это надо учесть на будущее», — перешла к тому эпизоду, что касался её параплана не совсем удачной конструкции.

— Там у нас были скалы, — сообщила она с выражением, означавшим, по сути дела, что эксперименты с полётами ещё будут продолжены в будущем, — и я захотела слететь с них. Слететь с них на параплане. Я хотела слететь на воду, а ветер сменил направление. В общем, два перелома. Нога и ребро, и трещина… в правой берцовой кости.

Эртебран прошептал: «Проклятье…» — и спросил, повышая голос:

— Из чего он был сделан?! Из ткани?! Ты сама его сконструировала?!

— Он был сделан из старых зонтиков и пустых пакетов для мусора.

Секунд десять длилось молчание. Перед ней всплыли белые скалы, приближавшиеся стремительно — всё ближе — предельно близко — резкий удар о землю и затем — потеря сознания, а Лээст вздохнул — с той мыслью, что Джон, по всей вероятности, не имел особой возможности предотвратить падение:

— Ясно. Что было дальше?

— Меня поместили в госпиталь.

— Нет. В целом.

Верона задумалась.

— Потом я увидела фильм, как пытали военнопленных. И мне захотелось проверить — смогла бы я это выдержать?

Эртебран содрогнулся внутренне:

— И как ты это проверила?

Верона, чьи страшные опыты почти шестилетней давности как раз пришлись на период её расставания с детством и вступления в пору девичества, где потребность в отце — возросшая, но никак не удовлетворённая, породила муки душевные, от которых она решила избавляться физическим образом, повернулась к окну и ответила:

— Привязала верёвку к балке, обвязала вокруг запястий и висела часа четыре, но сейчас бы я так не сделала…

Глаза его покраснели:

— Ты и тогда бы не сделала… будь я рядом… узнай я как-нибудь…

— Нет, — прошептала Верона. — Сослагательность несостоятельна в отношении нашего прошлого.

Лээст налил себе рислинг, затем, поразмыслив немного, достал из шкафчика виски, наполнил стакан и выпил.

— Экдор, мне рассказывать дальше?

Он сел и ответил:

— Рассказывай.