Игорь Поляков – писатель, режиссер. 45 лет. Родился и вырос в Гомеле, Беларусь, там же окончил математический факультет университета. Израильтянин, сейчас живет в Минске. Повесть «Пространства» – первая книга Игоря. В 2012 году он победил с ней в литературном конкурсе для начинающих авторов «Первая глава». Годом позже книга была издана в минском издательстве «Регистр».
Свои «Пространства» Игорь писал десять лет: «Разные периоды жизни, в том числе непростые, оставили в ней то, что в итоге и получилось. Хотелось создать историю со своими живыми деталями, людьми, которые бы чувствовали радость и боль, разговаривали, думали, искали. Одним словом – жили».
В 2017 выходит вторая книга – «Мистичковая история».
В качестве режиссера снял два фильма:
короткометражка «Танго Октябрь…» (фильм победил в одной из номинаций на Кинофоруме «КиноВарка-2009»);
«Секрет моего Повара» (полнометражный).
Публикации в прессе:
журнал «Ева» (Беларусь) – внештатный публицист;
колонка в газете «Литература и искусство» (Беларусь);
журнал «Чайка» (США) – эссе «Чемодан» и рассказ «Идеальная отговорка».
Отрывок из произведения «Пространства»
- ВРЕМЯ
— Синьор часовщик! Синьор часовщик! — стучал в окно мальчишка, разносчик газет.
Но синьору Мондини не хотелось отрываться от удивительного мира старинных часов, которые он перебирал в этот момент. Сделав вид, что не слышит, часовщик еще ниже склонился над столом, и вскорости мальчишка побежал дальше по лавкам других торговцев Via del Corso.
«И зачем мне его газета? Какие хорошие новости могут быть в ней, в февраль-то сорок третьего?! Ох, и дернул же бес Дуче[1] ввязаться в эту войну…» — думал про себя старый часовщик. Да к тому же газетам он предпочитал радио, а там передавали прогноз погоды: «В Риме дожди, — но это он видел и так, из окна, — а на севере страны, в горах, ожидаются обильные снегопады. Возможны сходы лавин».
Но подняться ему все равно пришлось. В лавчонке становилось прохладно и сыро — нужно было подбросить в камин пару-тройку поленьев. Они были сыры, и пламя, без того жиденькое, готово было вот-вот потухнуть. Старик неохотно наклонился (в этой сырости совсем разболелась спина) и попытался картоном раздуть тлеющие угли. Поленья наконец затрещали. Пламя начало слегка подпрыгивать, и вокруг стало немного теплее. Часовщик, кряхтя, распрямил спину и вернулся к своему излюбленному занятию — починке часов. К этому процессу он с детства относился с каким-то благоговейным трепетом, почти священным, буквально уходя в миры своих, как он считал, живых подопечных, пытаясь разгадать в крошечных механизмах тайны мироздания. Впрочем, он был уверен, что знает о времени все…
До закрытия оставалось четверть часа. Об этом ему вразнобой сообщали бесчисленные часы, разложенные и развешанные по всей лавке. Но сверялся он всегда по большим часам, которые висели над входом. Они достались ему от деда, как, впрочем, и вся эта лавка. Часы были убедительны: всегда верно и спокойно отмеряли грузным маятником точность вечного, как и они сами, времени.
Вдруг звякнул дверной колокольчик, скрипнули петли двери и в лавку вошел человек. Старик узнал его. Последние дни этот высокий импозантный синьор в шляпе, с тросточкой в левой руке и пенсне на носу частенько захаживал в мастерскую. Ничего не спрашивал, только лишь рассматривал новые серебряные часы, которые месяц назад привез давнишний приятель торговца. У того был часовой заводик, и время от времени он завозил Мондини какую-нибудь новинку. Приятель слыл большим оригиналом и всегда изобретал причудливые модели. Впрочем, синьор Мондини радовался любым часам. А эти, которые уже целую неделю рассматривал высокий синьор, были вполне забавны. Точнее, их циферблат: по окружности вместо привычных римских цифр от «I» до «XII» метки доходили до «XXIV». Более того, часы были еще и изящны! Резной, с замысловатыми узорами, серебряный блестящий корпус, плавно открывающаяся крышечка и длинная фигурная цепочка, тоже из серебра. Старик всего раз открывал их. В них было что-то таинственное, чуть ли не мистическое, как ему казалось. «А может, они просто созданы для мирной жизни?.. Может быть».
Но вдруг молчаливый посетитель задал вопрос:
— Простите, синьор…
— …синьор Мондини, — нехотя ответил старик, в последнее время он не был расположен к новым знакомствам.
— Синьор Мондини, сколько стоят ваши часы? — и он приподнял их, открыв крышечку.
Часовщик весьма удивился: наверное, уже год никто ничего у него не покупал. Так, заносили иногда на починку, чем он и жил, но чтобы купить… Старик не знал, что и ответить. Но господин не стал ждать ответа, достал из внутреннего кармана пальто бумажник и отсчитал несколько больших купюр. Мондини с острым взглядом часовщика быстро сообразил, что этой суммы ему с лихвой хватит, чтобы прожить до лета. Но он постарался не удивляться, только произнес:
— Они не заведены, синьор.
— Я вижу, стрелки едва сдвинуты к часу.
— Они новые, я их еще не заводил. Сейчас ровно без трех двадцать, — взглянул он на часы деда, — подведите их.
Но синьор в пенсне внимательно посмотрел на свою покупку и ответил:
— Зачем, синьор Мондини? У всяких часов есть свое начало, есть оно и у этих. Пусть будет, как будет, — он закрыл крышечку, подкрутил механизм, положил заведенные часы вместе с бумажником во внутренний карман пальто, взял тросточку и попрощался:
— Всего вам доброго, синьор Мондини. Спасибо за часы, — и тут же вышел.
Старый часовщик вяло махнул рукой в ответ и ничему не удивился. Он был уверен, что знает о времени все…
- СНЕГ
Где-то падал снег… Хлопьями.
III. АЛЬБОМ
Почти полдень, небо высокое и ясное, видны даже звезды. Я уже час стою на Старом мосту — Ponte Vecchio и наблюдаю, как вся эта ясность отражается в реке. А еще я смотрю, как Арно уносит на себе старые редкие листья. Мои мысли уносятся так же: медленно и бессмысленно. Позади суетливо и шумно: готовящиеся к празднику итальянцы передвигаются почти бегом. Конец декабря, скоро Рождество. Кстати, не забыть напомнить себе: у меня сегодня день рождения. Впрочем, неважно. Светит солнце, как осенью, только зябко. «А где-то сейчас падает снег… хлопьями», — отчего-то приходит на ум. Я кутаюсь в плащ. Надо бы заглянуть к старику Франческо, погреться.
Синьор Франческо — владелец небольшого ресторанчика неподалеку. Это старое кафе не указано ни в одном каталоге, и посему там почти никогда никого не бывает, для итальянцев оно почти как дом. У входа — его младшая дочь Лючия. Она подметает крыльцо.
— Ciao, Andreo! — они всегда приветливы и улыбчивы.
— Ciao, Lucia! — я очень люблю их.
Выбегает и младшая внучка. Малышка приветствует меня так же эмоционально. Я подхватываю ее на руки и даю леденец. Мы входим внутрь. В кафе тепло, пахнет утренней снедью и горячим кофе. Девочка бежит к деду и сообщает обо мне.
За столиком я быстро пробегаю глазами заметку о результатах футбольной игры: кто-то забыл утреннюю газету. Средняя дочь, Кьяра, приносит дымящиеся спагетти, тонко нарезанный пармезан, стаканчик белого тосканского и горячий капучино. Три года в моем здешнем образе жизни ничего не меняется. Впрочем, изменилось почти все! Имя, язык, даже акцент. И если бы не А.С., я бы постарался забыть и русский.
Теперь я согрелся. Через пару минут подходит и сам хозяин кафе.
— Ciao, figliolo[2]! — синьор Франческо расплывается в улыбке и по-отечески хлопает меня по спине и плечу.
— Ciao, don Francesco! — ему нравится такое обращение. И он садится рядом. Синьор Франческо достаточно грузен, и поэтому делает это не спеша, я бы даже сказал — величественно. Я улыбаюсь ему в ответ и говорю еще один комплимент:
— Очень вкусные спагетти, прекрасный соус! — старик доволен.
— Новый рецепт, сынок! — с гордостью отвечает он.
— Очень вкусно! — мне, правда, вкусно, а пара глотков тосканского приводит мои мысли в порядок.
— Здорово вы вчера повеселились, Андрео! Все кафе ходуном ходило! Ай, молодцы! — синьор смеется. Тут он прав: вчера мы весело отметили премьеру!
— Надеюсь, дон Франческо, мы вам ничего не поломали?
— Что ты, Андрео! Твои студенты просто замечательные ребята! Но столько Сhianti у меня не лилось рекой уж давненько!
— Да, Сhianti у вас просто бесподобное! Не то что в каких-то там супермаркетах, — мне очень хочется говорить ему приятное.
— О чем ты, сынок! Какие супермаркеты! Ты же знаешь, Пьетро привозит мне бутылки со своих же виноградников. А у него что ни год — то урожай!
— Да, конечно, я знаю.
Тут дон Франческо резко достает из-за спины увесистую пластиковую сумку. Я сразу узнал ее. Старик протянул мне пакет, его лицо выражало неловкость.
— Ты извини, сынок, но-о… — он все делал не спеша, в том числе и говорил, — ты так увлекся вчера…
«Да уж, увлекся — это мягко сказано», — я опять вспомнил вчерашнее и сделал еще глоток вина, но он продолжал:
— …и забыл его. Лючия нашла пакет под столом, — он замялся. — Ты еще раз извини, но это все женщины… — он обернулся к бару и крикнул дочери:
— Лючия! Быстренько два капучино! — он снова улыбнулся мне. — Альбом нечаянно выпал… и… ох уж эти женщины! В общем, мы немножко полистали его, bambino[3]! Там очень красивые фотографии!
Я уже достал альбом из сумки и листал его. Там была вся моя семья, друзья, старинные и не очень, учеба: школа и университет, что-то и кто-то из новой жизни. Я совсем забыл о нем, но вчера, когда искал в шкафу туфли, наткнулся на этот самый пакет. Как же я обрадовался! Но времени хотя бы полистать его у меня не было, и я захватил альбом с собой на премьеру, а потом он оказался в кафе у синьора Франческо. Тот уже пересел поближе и вместе со мной рассматривал тех, кого я три года как потерял. Я коротко рассказывал синьору Франческо о них, о тех, кто был на старых, еще черно-белых, фотографиях, о событиях вокруг. И тут мы наткнулись на фото, сделанное в конце июня девяносто четвертого. Это был наш выпускной вечер в университете. Сердце екнуло и застыло. Я не знал, что рассказать о той, которая была на этой фотографии. Коротко не скажешь, но, честно говоря, после вкусного горячего завтрака и стаканчика тосканского я был не прочь поговорить. Старик уловил перемену во мне, но молчал: он не хотел меня торопить. Я знал его уже не один год: всегда эмоциональный и энергичный, но в то же время степенный, мудрый, тактичный и очень добрый. И всегда-то у него отыщется нужное слово! Он поставил передо мной еще чашечку своего фирменного капучино, потрепал по плечу и сказал:
— Не волнуйся, Андрео. У нас весь день впереди.
Я задумался ненадолго, с чего начать свой рассказ: важно было все. Но что было самым важным в то время? На секунду я остановил свои мысли… Самым важным все же всегда была только она, ее мир. Я еще раз взглянул на фотографию и начал:
— Это был май. Конец мая…
[1] Муссолини.
[2] Figliolo («фильуло» итал.) — сынок.
[3] Малыш (итал. разговорный).
(149 оценок, среднее: 3,11 из 5)
Загрузка...