Писатель. Творческой деятельностью занимаюсь всю свою жизнь, с самого детства. Это самое важное, что есть в моей жизни. Моя цель — правдивость ощущений, эмоций, переживаний.
Отрывок из произведения «Повесть о Анне»
Глава 1
Медсестра посмотрела на умиротворенное лицо Анны. Строгие губы теперь казались расслабленными, большие её веки на маленьком чувственном личике были закрыты. Никакой тревоги, никакой суетливости. Анна спала и даже солнце не смело касаться занавесок ее окон.
Света наклонилась над ее тумбочкой: вокруг порядок, но прибрать немного нужно. Она провела рукой по поверхности, и во вторую ладонь скатилось несколько комочков фольги из-под конфет. На стену опирался очередной, завершенный Анной, холст, на котором были изображены несколько мужчин в строгих костюмах, они сидели на стульях с высокими спинками и что-то обсуждали. Над ними летал маленький ангелок, милое дитя с крылышками, то ли купидон без лука и стрел, то ли какой-то символ. Хорошо, черт возьми, рисует, подумала Света, наклонив слегка голову, дабы рассмотреть рисунок.
Она обернулась и увидела Анну, которая уже сидела на кровати, смотрела на нее и улыбалась. Света вздрогнула, затем молниеносно улыбнулась в ответ и продолжила убираться на тумбочке.
— Как у нас сегодня с настроением? – произнесла тихонько медсестра, стоя спиной к Анне, тем самым показывая абсолютное доверие.
Света спокойно, поправляя воротничок своего халата, переставляла бутылки с водой, протирала под ними столик, не слыша за спиной ни малейшего шороха, было тихо и ощутимо, что положение Анны не меняется, что она по-прежнему сидит на кровати и смотрит ей в спину. Но, несмотря на это, медсестра внезапно возле своего уха услышала спокойный, нежный, тихий голос, от которого веяло весной и ужасом:
— Хорошо, всё с настроением хорошо. А ваше как, Светочка?
Медсестра слишком за последние два года привыкла вздрагивать и отпрыгивать в сторону. До чего же бесшумная была Анечка в своих движениях! Голос пациентки не вызвал должного страха у Светланы, Анна спокойно, даже немного разочарованно, развернулась и пошла назад, к кровати. Медсестра, быстро оправившись от испуга, повернулась. Анна села на край кровати и вздохнув, посмотрела на Свету. Светлые, немного детские глаза наивно поднимали свой взгляд на медсестру, которая задумалась о том, до чего чистым был этот взгляд, до чего прозрачным и воздушным было сейчас отражение ее утонченного «я» в этом взгляде.
— Тебе понравилось? – улыбнулась Анна, качнув головой в сторону картины.
— Разве может не нравится то, что ты рисуешь? – пожала плечами медсестра.
— Прости, если напугала… — застенчиво, опустив взгляд, пробормотала Анна, стыдливо пряча свои ангельские глаза.
— Ничего… Привыкла, — улыбнулась Света. — Ты же у нас такая бесшумная.
На тумбочке лежала небольшая салфетка с фиолетовым, цветочным узором, на которой виднелось три таблетки разных размеров. Рядом стоял стакан с водой.
— Выпить? – печально произнесла Анна.
— Да, — кивнула Света.
Анна выпила по очереди каждую таблетку, поставила опустошенный стакан и вздохнула, глядя на пустую салфетку.
— Они мне помогают…
— Это вопрос?
— Нет-нет, — улыбнулась Анна, — это утверждение. Они мне помогают.
— Правда? Ты так считаешь?
— Да. Видите, у меня отличное настроение.
— Я рада, — улыбнулась Света. — Мы стараемся.
Света принялась меня пациентке постель. Она достала из-под одеяла расческу и пристально взглянула на Анну.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Анна прервала тишину:
— Что-то не так, Светочка?
— Всё так.
Снова несколько секунд тишины. Медсестра отложила в сторону расческу.
— Анют, тебя Станислав Сергеевич, кстати, видеть хочет.
— Зачем?
— Не знаю, — пожимая плечами, улыбнулась Света. — Поговорить, побеседовать. Он просил, чтобы я тебе передала, что он ждет, как только ты проснешься…
— Хорошо.
— Когда ты к нему зайдешь?
— Сейчас нужно? – серьезно спросила Анна, внимательно смотря медсестре в глаза и, казалось, вытаскивая из неё ответ.
— Ань, — нахмурилась медсестра.
— Что?
— Зачем так смотришь?
— Как?
Медсестра, проигнорировав это, отвернулась к окну и открыла шторы. Палата залилась оранжевым, желтым светом, блики теплого, весеннего солнца плавно заиграли на стенах палаты. Сквозь толстые железные прутья двойной решетки, каждый луч казался тонким и рассеченным надвое. Медсестра прижмурилась и улыбнулась:
— День какой чудесный, правда?
— Правда, — хихикнула Анна.
Зрачки обоих девушек от света стали крошечные, а глаза Анны из под её русых волос, напомнили глаза домашней кошки.
— Убери волосы со лба, — произнесла медсестра, стараясь вложить в свой голос оттенок заботливости. — Такие глаза красивые у тебя, открывай чаще личико.
— Хорошо.
— Давай, приводи себя в порядок и иди к Станиславу Сергеевичу.
— Сейчас?
— Ну а когда?
— Я просто хотела порисовать сейчас…
— Сходи к Станиславу Сергеевичу, а потом будешь рисовать сколько твоей душе угодно.
— Ладно.
Света поправила ещё раз свой воротничок и вышла.
День и правда был чудесный. После зимы, которая всегда омрачала своей белизной и без того белые стены психиатрической клиники имени Сеченова, первые солнечные дни по своему выражали и предназначение клиники и своеобразную внутреннюю её атмосферу. При входе сидел старый вахтер с газетой, возле регистратуры и приемного отделения мужчина в джинсовом комбинезоне заправлял кофейный аппарат новыми стаканчиками, а на втором этаже в конце коридора, за столом, в своем кабинете, сидел главный врач Станислав Сергеевич. На четвертом этаже три санитара внимательно следили за тем как несколько пациентов одевают ветровки дабы не простудиться во время прогулки. На третьем этаже, в одной из палат-одиночек расчесывалась Анна.
Станислав Сергеевич, облокотившись своей пепельной бородкой на руку, скучающим взглядом, с тоской, разглядывал свой мобильный телефон, который лежал на его столе и очень часто разряжался. Ему шел уже пятьдесят второй год, он был молод душой, но домашние горести, профессиональные навыки, обязанности соответствующие его высокой должности старили его слишком быстро.
Анна собрала волосы в шелковую сетку, убрала за уши некоторые локоны, не попавшие в сетку, и вышла из палаты. В коридоре стоял Паша и чуть вдалеке в проходе мялся Андрей, почесывая затылок и хмуря брови. Первый стоял, опираясь плечом на угол дверного проема, и смотрел на второго. Паша был почти самым молодым на этаже, он страдал постконтузионным синдромом. Андрей — полиморфным психотическим расстройством. Как и большинство пациентов этого этажа они все страдали психическими заболеваниями пятого класса, от того санитары и прозвали третий этаж «этажом пятиклассников». Здесь бывало спокойно, но во время обострения одного «пятиклассника» зачастую искажался мир ещё нескольких и приступ набирал массовые обороты. Крики, вопли, раздирающие страхом стоны, волновали души даже самых невозмутимых санитаров и опытных медсестер. К счастью такие дни случались всё реже – медсестры научились более оперативно вручать успокоительное, когда у одного случался внезапный приступ.
— Привет! – застенчиво произнес Паша, увидев Анну.
Она ходила тихо, плавно и медленно. Порой казалось, что её походка была высокомерной, но улыбка и легкость в движениях напоминали скорее походку балерины, иногда она, словно невесомая, плыла по земле. Стройная, худенькая и аккуратная в поведении она волновала сердца многих пациентов. Но Пашу особенно. Он поправил дрожащей рукой свои круглые очки и помахал ей рукой. Его улыбка стала еще шире и приветливей.
— Приве-е-ет! – повторил он громче, беспокоясь, что Анна не заметит его.
— Здравствуй, — одобрительно кивнула Аня. — Как ты, дорогой?
— Хорошо, — застенчиво пробурчал Паша, стараясь то скрыть улыбку, то наоборот улыбнуться сильнее. — А ты как?
— Ты сегодня хорошо выглядишь, — улыбнулась Анна, проведя рукой по его плечу и направившись дальше, кивнула Андрею. — И тебе привет, Андрюш.
Андрей продолжал чесать затылок одной рукой, а второй истерично тряс перед собой стараясь прекратить непроизвольное дрожание пальцев. Анна взяла его за руку и поправила ему волосы, часть которых от почесываний уже торчала вправо, придавая ему печальный, но в то же время забавный вид. Андрей слегка успокоился и прекратил говорить себе под нос, увидев сочувственную улыбку Анны и искреннюю жалость во взгляде.
— Почему ты мне волосы не поправила, а ему поправила? – произнес Паша. Губы его дрожали от обиды, и он стал глубоко, прерывисто дышать, удерживая слезы в глазах.
— Потому что, — улыбнулась Анна с жалостью, — у тебя всегда аккуратная прическа, дорогой, а Андрюша уже растрепал себе все волосы.
— Я тебя раздражаю?? – не останавливался Паша, решаясь на то, чтобы в обиде убежать обратно в палату, но не выглядеть при этом глупо и чтобы никто не посчитал его трусом.
— Как ты можешь раздражать меня? – заботливо ответила Анна. — Какой ты глупенький!
— Эх, — фыркнул Паша и удалился в свою палату.
Анна пошла дальше. Большинство пациентов еще сидели в своих комнатах, не было сегодня массовых диалогов, суетливого брожения по коридору. Довольно спокойно, прикинула про себя Анна, очень под стать погоде. Из палаты выскочил чем-то озабоченный старик с закрученными к верху усами и соловьиным взглядом.
— Услышал твой голос, Анют, — произнес он.
— Здравствуйте, Леонид, — приветливо улыбнулась Анна.
— Привет! — тяжело дыша, быстро произнес старик. — Я всё думаю о нашем вчерашнем споре…
— Вы слишком много думаете, — сочувственно произнесла Анна. — Послушайте лучше нашу Светлану, медсестру. Она так и говорит вам, что все ваши недуги от того, что вы много думаете.
— Тем не менее! Я не могу никак прекратить пережевывать в голове твои слова! Особенно вот это твоё… О Риме. Знаешь, в нашей вчерашней беседе…
— Меньше философии, дорогой мой, больше созерцания…
— Золотые слова, красавица ты наша! – воскликнул, едва не преклоняясь перед ней, Леонид.
— Меньше философии, больше созерцания, — повторила Анна. — И мысли перестанут вас беспокоить, а начнут приносить удовольствие.
— Спасибо! — нервно кивнул Леонид. — Спасибо! Спасибо!
Анна дошла до конца коридора, зашла в лифт и нажала кнопку второго этажа, где располагался кабинет главного врача. В лифте ехала старая женщина. Лицо её было бледное, выступившие вены на шее, искаженная форма рта, подпухшие веки — все указывало на то, что болезнь за долгие годы изрядно измучила её.