Владимир Федоровский-писатель,автор 11 книг прозы и драматургии,выпускник Литературного института им.А.М. Горького,увлечение-авиамоделизм.
Vladimir Fedorovsky is a writer, the author of 11 books of prose and drama, a graduate of the Literary Institute , hobby-aircraft modeling.
Рассказ «Гвардии сержант»
отрывок
Июньский день выдался жарким и солнечным. Сержант Ганаткин, рослый плечистый мужик лет сорока, брел по опустевшим улочкам маленького немецкого городка. Где-то там, в столице, отгремели победные залпы, а здесь на израненной чужой земле уже почти месяц, как утихли бои, и стояла такая гулкая непривычная тишина, что порой звенело в ушах. А вокруг рытвины и аккуратные домики, полуразрушенные от бомбежек, взрывов, мин и снарядов.
«Наши-то бабы покрасивее, чем немкени, – думал Иван, бегло оглядывая идущую навстречу молодую исхудавшую женщину, которая торопливо перешла на другую сторону улочки. – Ишь ты, как шарахается от меня! Поди думает, что я её заграбастать хочу. Нужна она мне больно. Моя-то Алёна в теле. А эта… Не на что и глянуть.»
К окраине городка примыкало небольшое поле, за которым начиналась узкаялесосмуга. Издали Ганаткин увидел играющих на поле детей. Их было трое, немецких мальчишек, познавших ужасы этой долгой и страшной войны. Самому старшему было на вид лет двенадцать, а младшему – не более семи.
«Детишки – народ больно любопытный, – почему-то подумал сержант.– Повсюду лазят и лазят. Всё им надобно узнать и пощупать. Да ежели бы это не опасно было. На земле-то хватает целёхоньких мин и снарядов. Тех, что не грохнули…»
Сам Ганаткин всю войну прослужил в пехоте. Дважды он был ранен, но, недолго задержавшись в полевых госпиталях, снова возвращался в строй. От природы сержант, бывший колхозный кузнец, был наделен крепким здоровьем и большой физической силой, что позволяло ему с легкостью преодолевать все тяготы и лишения, выпавшие на долю фронтовиков. Восемь боевых медалей украшали его широкую грудь, и здесь на чужбине Ганаткину часто снилось, как он, увешанный наградами, возвращается в родную деревню, входит в знакомую избу, и все четверо детей с радостными криками бросаются навстречу, а за ними бежит Алёна, вытирая слёзы радости. Да и как не порадоваться. Мужик вернулся с фронта, живой и невредимый.
Иван, заслонившись ладонью от полуденного палящего солнца, хотел уже повернуть назад, но тут его взгляд словно бы невзначай выхватил какую-то фанерную табличку, прибитую к палке, которая была воткнута в землю среди густого мелкого кустарника, рассеянного по всему полю. Охваченный страшной догадкой, Ганаткин подбежал к этому знаку, хорошо знакомому всем фронтовикам, и прочел, едва шевеля губами, русские буквы: «Осторожно, мины!».
«Мать моя родная! – пронеслось в сознании. – Это же минное поле! Как туда детишки проникли?»
На мгновение сержанта сковал страх. Не за себя – за этих немецких мальчишек, каким-то образом очутившихся на минном поле. Его охватило отчаяние, так как он ощущал бессилие и беспомощность в нынешней ситуации. Сделает кто-то из мальцов неосторожный шаг – случится непоправимое.
«Эдак же надо быть таким дураком и ротозеем, – со злостью подумал Ганаткин. – Чтобы на немецкой земле ставить таблички на русском языке. Мы-то вскорости уйдем отседово, а немцы ж останутся тут жить. Нашим сапёрам работёнка предстоит не на один год.»
Первым делом Ивану хотелось рвануться с места и бежать к детям. Но если ринуться так лихо и бесшабашно, то это верная смерть. И добежать не удастся, да и не знаешь, где оглушительно рванет, вздымая вверх мелкие и крупные клочья земли. И обидно будет друзьям и однополчанам, что гвардии сержант Иван Ганаткин, прошедший через всю войну, потерял свою жизнь на одном из минных полей, разбросанных на территории побежденной Германии.
Ганаткин застыл возле шеста с табличкой и, стряхнув нахлынувшее оцепенение, повернул лицо к находившимся вдали мальчишкам, заорал изо всех сил, размахивая руками и используя свой нехитрый запас немецких слов: «Киндер! Хальт! Киндер! Хальт! Ахтунг, киндер! Минен! Хальт!»
Мальчишки, услышав его крики, застыли на месте, от страха прижавшись друг к дружке. Что же делать? Надо непременно найти какой-то выход, чтобы спасти этих немецких пацанят, заблудших на минное поле. И тут сержанту пришла в голову спасительная идея. Надо в аккурат протоптать по минному полю спасительную тропинку, пометить чем-то ярким свои следы от сапог и по ним же возвращаться вместе с пацанами сюда, в безопасное место. Вот бы подошла красная тряпка. Её можно было бы разорвать на лоскутки, чтобы оставлять их на отпечатках своих сапог. Да где ж возьмешь её, этутряпку? И отсюда уходить нельзя. Пацанята могут с перепугу помчаться по полю, а это – полная катастрофа…Да и по-немецки он, Иван Ганаткин, совсем не смыслит, чтобы как-то объясняться с ними. Сержант снял с головы пилотку и вытер выступившую на лбу испарину. В жизни он не привык пасовать перед трудностями, но здесь ситуация казалась безвыходной. Если был при себе автомат, который остался в части, то можно хотя бы открыть стрельбу вверх, и выстрелы могли б услышать однополчане. Тогда и подмогакак раз подоспела. Прислали без промедленья сапёров, вытащили несчастныхпацанов, которые и дальше могли бы бегать по этой земле живыми и беззаботными. Вдруг Ганаткин вспомнил, что портянки у него белого цвета, но есть ещё иголубая майка. «Вы там стойте и ждите меня, мальцы, — мысленно разговаривал с немецкими детьми сержант. – А у меня всё в дело пойдёт. Главное, не нарваться на мину. Но я тёртый калач. Всю войну протопал. Потому и ошибиться мне никак не положено. Всё ж таки я гвардии сержант, а не какой-то простофиля безмозглый.»
Он поспешно расстегнул широкий солдатский ремень, скинул с себя пропотевшую гимнастёрку, затем майку. Усевшись на землю, снял истоптанные кирзовые сапоги, размотал мокрые от пота портянки. Крепкими руками разорвал подходящую по цвету ткань на узкие полоски. Выпрямившись во весь рост, обул сапоги на босую ногу, быстро натянул гимнастёрку на голый мускулистый торс, усеянный большими шрамами, и, затянув поясом впалый живот, рассовал по карманам тканевые метки. Потом, устремив взгляд на детишек, которые издали наблюдали за ним, на всякий случай крикнул ещё раз: «Киндер! Хальт! Минен!»
Сразу же направился к ним, осторожно ступая каждой ногой и бросая на свои следы узкие и маленькие лоскутки материи. «Если доберусь до мальцов без последствий, – думал Ганаткин, ощущая, как струйки пота текут по спине, – то уж тогда точно все выберемся. Эти метки для меня просто спасение.»
Мальчишки, о чем-то переговариваясь, с испугом и любопытством смотрели на приближающегося к ним сержанта. Они никуда не пытались бежать, понимая, что это опасно. Ганаткину казалось, что прошла целая вечность, когда он пересек поле и оказался рядом с этими перепуганными немецкими ребятишками.
– Вот что киндер, – по-доброму улыбнувшись, сказал Иван. – Меня не нужно бояться. Я не зверь какой-то, а гвардии сержант Иван Кузьмич Ганаткин. Дядя Ваня для вашего брата. И должен я вас отседово доставить на безопасное местечко. Задачка, скажу вам, мальцы, нелёгкая.Перенесу по одному на себе и баста. Так оно надёжней будет.
И, тыча себя в грудь, Ганаткин ещё раз повторил:
– Дядя Ваня – это я.
Он обратил внимание, что все трое мальчишек выглядели вполне опрятно в своих коротких штанишках и летних безрукавках. Очень худенькие на вид, с грустными глазами, самый старший – рыженький, двое его приятелей –белобрысые.
«Придётся с ними как-то знаками объясняться, – подумал Ганаткин. – Моя-то русская речь – это ж поди тёмная ночь для них.»
Но старший мальчуган оказался смышленым.
–Их Вальтер, –сказал он и, указывая на приятелей, добавил:
– Ганс, Курт.
– Ну, вот и познакомились, – удовлетворенно произнес Ганаткин и про себя подумал: «Самый маленький – Курт, а средний, которому на вид лет десять, – Ганс. Двоих-то на спине поочередно перетаскаю, а малого можно и на руки взять.»
Мальчишки выжидательно смотрели на него. Страха в их глазах уже не было – лишь любопытство, присущее детям при встрече со взрослым человеком, уроженцем чужой и враждебной для них страны. Но нужно было как-то наладить с ними доверительные отношения, и сержант вдруг вспомнил, что у него в правом кармане солдатских штанов лежат завернутые в носовой платок маленькие кусочки колотого иссиня-белого сахара. Он всегда доставал их, когда усаживался выпить чайку, чтобы утолить жажду в полуденный зной.
– Есть для вас сладкий гостинец, мальцы, – сказал Иван, вытаскивая из кармана маленький льняной мешочек. – Угощайтесь!
Он развернул платок и раздал детям остроугольные кусочки сахара.
– Цукер, –произнёс рыженький, кладя сахар в рот.
Приятели тутже последовали его примеру, и, смакуя сладкое угощение,испытывали всё большее доверие к взросломучужаку, каким им казалсяздоровенный сержант из далекой страны.
– А сейчас выбираться будем отседово, пацанята, – вздохнув, проговорил Ганаткин. –Опасно тут очень. Мины вокруг. Как вы сюда попали – ума не приложу.
–Минен? – переспросил старший, устремив взгляд на Ивана.
– Да, да, Вальтер, –подтвердил тот. – Вот такая петрушка выходит. Сперва я тебя перетащу на себе. А потом и твоих друзей. Силёнок у меня хватит.
Он похлопал ладонью себя по плечам и по спине, взял за руку старшего, показывая ему жестами, чтобы тот понял, что от него требуется. Затем присел на колени и, выпрямившись, тутже обхватил за ноги рыжего мальчугана, усевшегося ему на спину.
– А вы тут ждите меня, ребятки, – наставительно сказал Ганаткин. – Я вернусь за вами. Как только перенесу Вальтера. Хальт! Здесь стоять! И никуда не рыпаться!
Рыженький что-то торопливо сказал своим приятелям. Вероятно, он интуитивно всё понял, что хочет предпринять Ганаткин, и приказал Курту и Гансу ждать возвращения своего спасителя.
Сержант, ступая по своим же следам, отмеченным метками, тронулся в обратный путь.
(31 оценок, среднее: 3,39 из 5)
Загрузка...