Виктор Казаев — поэт, писатель, бард, тренер по сумо и дзюдо. Выпустил два альбома своих песен, которые звучали на радио «Шансон», и телевидению. Победитель нескольких фестивалей авторской песни. В последнее время стал писать «прозу» и был удостоен звания лауреата четырёх международных литературных конкурсов, по итогам которых издательства выпустили четыре сборника с его работами. Параллельно с литературной деятельностью он тренирует своих дочерей, которые стали чемпионками и призёрами первенств Европы по борьбе сумо и дзюдо.

повесть «Красная Рамень. (часть I)»

отрывок

Я как – то пристал к бабуле:
— Бабуль а почему у тебя такая фамилия интересная?
Рассмеялась бабуля:
— А это деда твоего надо благодарить.
— Какого?
— Какого, какого. Михаила. Он мне отцом приходится. Вот ему и спасибо скажи. С него и стали мы прозываться Коноваловы.
Я не отстаю, продолжаю просить:
— Бабуль, ну расскажи про деда. Чего тебе жалко што ли.
В конце концов, она согласилась:
— Ну, хорошо, слушай. Дед твой был роста невысокого, щуплый. Но больно на лицо красивый. Одни глаза чего стоят. А какой на язык острый.
Любую девку уболтать мог. Мама сказывала, он как ей в глаза глянул, да по ушам проехал, так всё сразу влюбилась. И пошла за ним ни о чём не думая.
Вот такой был твой дед. Хотя, по виду и не подумаешь, что больно здоровый. А силы в руках у него было много. Силы, эк я сказанула. Не силы, а силищи в нём было за троих. Многие ошибались. Думали так себе мужичок неказистый, да на скандал с ним шли. Только зря они это делали. Он ведь был озорник ещё тот. А горячий… С полслова заводился. Но первый николи не ударит. Всегда выжидал, когда ему по лицу хрястнут.
Тут бабуля непонятно почему заулыбалась, видать что- то вспомнила, и продолжила:
— А уж как был слаб насчёт женского пола. Ни одной юбки не пропустит.
Умел ведь ко всем подход найти. По первой мать моя ревновала, а потом плюнула, что зазря сердце рвать. Горбатого могила исправит. Тем более, хоть он и на сторону любил ходить, а мужик то был работящий, Царствие ему Небесное. Всё в дом, для семьи. Рук не покладал, лишь бы семья сыта, одета и обута была. А уж как нас детвору баловал и гостинцами и вниманием своим. Вот как твой батя, души в вас не чает, вот и он такой же был. Но уж больно горячий. Хорошо хоть из детей и внуков никто в него не пошёл.
Хотя, подожди, Женька то Пират брательник твой, сильно на него похож. Такой же неугомонный.
Наши, то деревенские его, как облупленного знали, никто не связывался.
Уважали, потому как, он завсегда за справедливость стоял. Люди сказывали, раз на кулачки с Тепелёвскими, наши мужики вышли биться. Так он один их всех разогнал. С размаху, первому попавшему под руку стукнет, тот плашмя в пыль кувыркнулся. Второму хрясь, и энтот тоже в лёжку. Десяток положил на земельку, так остальные от него бежать. Только бегством и спаслись. С ним ведь как, нагрубить легко, да прощения попросить не успеешь, а уже на земле лежишь. Вот такой был твой дед. А раз они втроём нанялись на мельницу, мешки таскать. Недели три отработали, а приказчик при расплате обманул, обсчитал на деньги. Дед твой скандалить начал. А тут как раз хозяин мельницы с самым главным городовым на бричке приехали. Дед на них расшумелся, слово за слово. Не удержался главный полицейский, да со всего размаху огрел кнутом отца. — тут бабуля засмеялась, – Лучше бы он этого не делал. Мужики сказывали, дед твой за колёса ухватился да перевернул бричку вместе со всем начальством. Они в грязь покатились в своих белых костюмах, а он неугомонный ещё и коню кулаком промеж ушей как врежет. Тот даже сознание потерял, упал и не шевелится. А дед, что дед, котомку на плечо, и до дому. Ну, где-то к вечеру этих городовых к нам во двор пожаловало, душ двадцать. Так он же не успокоился и всех их расшвырял по двору. Те стрелять с наганов начали. Только потому и взяли, пули же в кулак не поймаешь. Повязали всего, да увезли в участок. Считай месяц, в кандалах отсидел в кутузке. Уж как над ним эти держиморды ни куражились. Все рёбра ему дубинками пересчитали. А что мама из еды приносила, ничего не давали, сами сжирали. Почитай цельный месяц отец на одной воде и хлебе сидел. Потом когда выпустили, так он видеть не мог их рожи. При встрече, сразу поворачивался и уходил, чтоб не брать греха на душу. Боялся, что убьёт кого ненароком. А в деревне люди, так и прозвали отца: «Коновал». Ну а я, чья дочь? Да, Мишки Коновалова. С тех пор так и пошло. После того случая и стали мы зваться «Коноваловы». Понял внучек?
Вот и весь сказ про нашу фамилию, — на этом и закончила свои воспоминания бабуля.
22 июня 1941 года.
Спроси у людей моего поколения две даты которые им навсегда запали в память. Здесь и думать не надо, всякий скажет 22 июня, начало войны с немцами и девятое мая – день Победы. Хотя, может кто-то добавит про смерть Сталина. Правда, я уже и не упомню, то число, а вот начало войны до сих пор стоит перед глазами. Что немец напал на нас, в поселке узнали к вечеру. А дня через два, получили и повестки. Из наших, первого забрали дядю Саню. Я то, уж почти взрослый был, потому и запомнил всё хорошо. Особенно горестные проводы. Сразу несколько семей, откуда призывались новобранцы, объединились в единое застолье. Народу было много, потому и пришлось столы на улицу выносить, благо погода позволяла. На столе бутыли с вонючей самогонкой, но веселья ни в одном глазу. Да и какое тут веселье. Близких людей на смерть забирают. Семьи без кормильцев оставляют. Тут не до веселья. Хоть гармошка и пиликала всю ночь неприкаянно, да девки – молодки в пляс пускались, платочками размахивая, и частушки похабные выкрикивая. А в застывших глазах матерей и жён, только горе. Для них отныне время остановилось и наступило одно ожидание. Оглянуться не успели, как и остальных мужиков с поселка, одного за другим, увезли в зелёных полуторках с райцентра на фронт. Потом стали приходить и похоронки. Самой страшной профессией, оказалась безобидная профессия почтальона. Вроде и письма ждёшь от отца, а с другой стороны, вдруг похоронка. Вот и думай, как тут быть. Да что там скрывать, боялись, что вместо долгожданного треугольничка, принесёт почтальон казённый бланк с сухими словами: «Пропал без вести». Но это ещё полбеды, по крайней мере, здесь хоть остаётся надежда. А вдруг ещё объявится живым? Кто знает. И такое случалось. А вот когда на бланке: «Погиб», сразу как нож в сердце матери. И покрылись седые головы черными платками, и застыли слёзы невыплаканные в глазах матерей и жён.
Дядя Саня попал на фронт вместе с Колькой Першиным. С одной деревни, земляки, они и держались друг дружки. Поровну делили все тяготы фронта. Колька и написал, как погиб мой дядька.
— Всё, надоело драпать, я их здесь встречу, — сказал, как отрезал дядя Саня, и спустился с разбитого шоссе, по которому брели остатки их роты.
Саперной лопаткой стал окапываться.
— Сашка, ты что, спятил? Немцы тебя одного за пять минут порешат, — попытался отговорить его Николай.
— Хватит Колёк болтать, лучше дай гранату и патронов чуток отсыпь. Позиция здесь хорошая, по крайней мере, с десяток фрицев с собой заберу.
Стыдно дружище, пойми СТЫДНО. Этак и до дому гадов приведём.
Вдумайтесь, это, какое же обострённое чувство совести у человека, что он на явную смерть идёт, только из – за того, что ему СТЫДНО. Именно про них и появились эти строки:
Вы отдавали сёла,
Пряча в землю
глаза.
Горем,
Сгоревшей золою
Вас провожала
земля….
Вы по пузо
В осенней грязи,
Спотыкаясь,
на каждом метре.
На руках
Орудья несли,
Под промозглым
ветром.
Вам бы с девками
в поле,
До утра зоревать,
Налюбиться бы
в волю,
А потом помирать…
Только кто Вас
полюбит?
Лишь старуха
с косой,
Приголубит
и примет,
К себе
на постой.
И ушли,
Не долюбив,
И ушли, про
Юность забыв,
И шагнули туда,
Где смерть,
Закружила
Свою круговерть.
Провожали Вас
Медные трубы,
Целовали Вас
Девичьи губы,
И шагнули туда,
Где смерть
Закружила свою
Круговерть…
Страшно представить, что пришлось пережить бабуле, когда её родные сыновья, Павел, Александр и Николай сложили свои косточки на фронте, буквально за какой – то год. Три похоронки аккуратно положила она на божницу, а тут и четвертую почтальонша принесла, пряча в землю глаза.
Пропал без вести наш батянька. Осталась только надежда, а вдруг объявится, вдруг живой… Да где там. Увы. С каждым годом надежда всё таяла и таяла, ровно снег весной. А о бате ни слуху, ни духу. И остались мы совсем одни в то тяжелое военное время.

(8 оценок, среднее: 1,88 из 5)

Загрузка...