Параллелепипеды Одина

Эта история случилась со мной в  80-х. Кстати, помните 80-е? – в период их безмятежного начала, вспучено-оцепенелой срединной части или, быть может, истеричного завершения? Далека от иллюзий и ностальгии, но в начале 80-х, к примеру, шестилетнего ребенка было не страшно послать за хлебом, всучив 20 копеек, а девочка-первоклашка после выпуска «Международной панорамы» с Бовиным или Сейфуль-Мулюковым, вскарабкавшись на табуретку, могла всерьез заявить своим родителям: «Как хорошо, что мы живем в Советском Союзе, а не где-нибудь… в США!»  С вами подобные казусы случались? Со мной лично – да.

Родители, после такого отчаянного заявления,  внимательно, на собачий манер наклонив голову, посмотрели на меня весьма озадаченно, но сказать в ответ ничего не смогли. Даже отец  — бывший моряк-подводник, боксер, сиделец и бригадир группы промышленных альпинистов не нашел слов…  ни литературных, ни матерных.  По секрету: промышленным альпинизмом он был вынужден заняться  сразу после «хождений» по северным морям,  во времена отбытия срока на зоне близ Кандалакши…

Что за город такой Кандалакша? Далекий,  не понятный.  Название – словно бы отголосок немного пугающего карело-финского  эпоса.  Если честно, меня долгие годы брала оторопь из-за Кандалакши в биографии отца, но задавать себе пространные вопросы вроде: «Как это было?» — не спешу.  Было и было. Судьба. О том примерно «как?» — можно почитать у Довлатова. Мне этого вполне достаточно. Исторический период тот же. И русский Север тот же.

Среди множества книг, прогибавших полки увесистыми булыжниками  знаний  из различных областей – от цветоводства до легкомоторного самолетостроения в западной Европе, имелась и «Калевала», зажатая между «Шедеврами дрезденской галереи» и альбомом «Фото-80».  Дочитав до момента, когда преследуемая Айно бросается в реку, я решила водворить «Калевалу» на место.  Подвига маминой сестры — тетки Эльки-филологини, оставившей лет за 20 до этого момента на страницах книги, пометки карандашом и кое-где жирные пятна от студенческого бутерброда, повторять пока не хотелось.  Впрочем то, что здесь уже «была» Элеонора «Алексевна»  и осталась жива, не лишилась рассудка и даже наследила, довольно бодрило… Благодаря ее «следам» книга, которую я пыталась прочитать лет в 14,  осталась для меня, по крайней мере,  в статусе «на потом».

Кстати, один из героев «Фото-80» — актер Лев Прыгунов периодически минуты на 3 появлялся в нашем дворе. Бонивур обычно просто бодро шел мимо, спеша по своему назначению. Ну а для альбома актер с довольно невеселым видом позировал, держа в руках, оформленную в  багет небольшую коллекциею бабочек.  Невольно возникал вопрос, а его ли это насекомые? Но, в целом, что-то в этой портретной композиции было… что побуждало к бесцельному созерцанию в состоянии грусти и одновременно вызывало размышления: «Все же лучше быть человеком, чем бабочкой под стеклом…»

…Так вот продолжаю, отец имел  странную особенность:  как выпьет, так представляет себя скандинавом из раннего Средневековья. И начинает хрипло, нечеловечески орать: «Викинги!!!… Викинги! О, Один!…» — на весь наш крупно-панельный нескладный улей с параллелепипедными трехсекционными турниками для детей.  От этого крика, без сомнений, в жилах у соседей стыла кровь.  При этом папа, обычно довольно благообразно одетый в костюм — тройку, пошитый в ателье,  яркую рубашку (например, оранжевого цвета), при галстуке и всегда в начищенных ботинках,  то воздевал  к небу, то  прижимал к груди свои довольно крупные, плотные, всегда готовые к действию, налитые силой кулаки. Выглядело происходящее почти театрально. А мог, как бы вдруг побежать с диким напором за кем-нибудь из соседей – маминых коллег, имитируя льва, преследующего антилопу в саванне. Внешне отец  порой и в правду походил на мускулистое упитанное хищное животное. Люди трусили к подъездам, где все же имели возможность благополучно ретироваться. Он им как бы позволял. Прощальный взмах лапой символизировал  разочарование и потерю интереса к дальнейшему преследованию.

В ту пору он руководил всяческими ремонтно-строительными управлениями и трестами. Даже говорил, что назвал в честь меня кафе-шоколадницу,  вовремя, но по тогдашнему обыкновению на сплошном мате, сданную в эксплуатацию. Дескать, спросило у папы начальство: «Ну что Карабек  Джанибекович, как кафе то назовем?» А он возьми и ответь: «Айгерим, назовем!»  Правда это или же папа  «фигурно» соврал, я не знаю.

И честное слово, до сих пор никак не пойму, как этот крупный мохнатый шмель  оказался среди рабочих пчел из среды инженеров-проектировщиков? То есть, как это произошло технически я в курсе: маме, как инженеру дали квартиру там, где поселяли и Гипроводхоз, и Водоканалпроект, и «гипросортир»  — перл отца, коим он стремился унизить  рабочих пчел, живущих по соседству:
— Ну, что Коля, как там дела в «гипросортире»?
— Да, ничего, потихоньку, Карабекушка…

Но на метафизическом то плане, почему он здесь очутился и как поместился в рамки квадратных метров? Не чувствовал ли себя замурованным? Не торчало ли звенящее энергией ци серебряное крыло из окна кухни? А всегда напряженный черный ус – из входной двери?

Папа любил кинофильмы «Спартак» и «Викинги», а также обожал слушать пластинки Энрике Карузо и  Марио Ланца.  Под пластинки он безутешно и обильно плакал, а герои Фербенкса Дугласа вдохновляли его и на трудовые подвиги в области советского строительства, а также капитального ремонта, и на харизматическое поведение в социуме.  Как ни крути, были этому казаху одинаково близки и жесткая философия Севера, и южная темпераментная сентиментальность.  Шутка ли 4 года трюмным машинистом на дизельной советской субмарине, а оттуда, не дождавшись демобилизации, прямиком на зону на 8 лет, за драку, в которой погиб человек.

Впрочем, благодаря ударному труду на большой высоте и примерному поведению,  воздух свободы удалось вдохнуть на 2 года раньше. Говорю же: порой, возвращаясь  домой с работы, отец устраивал себе, нам и соседям аттракцион.  До этого «взъерошив» две-три кружки пива или полбутылки – бутылку коньяку.

Вдруг раздавался «рык», затем гробовая тишина: смолкали детская площадка и щебет птиц.  Поорал-погонял соседей, позвонил продолжительно в дверь.  Что интересно, никто ни разу не вызвал милицию. Сейчас понимаю почему: милиция приедет, заберет, но ведь не навсегда же… Предполагаю, что к тому же сердобольная трудовая интеллигенция питала сочувственное уважение к маме, ежедневно  созидающей  хитросплетенность канализации или монументальность селезащиты в высокоточных чертежах.

Интересна была и ее реакция: «выступление» она обычно наблюдала в окно, безмолвно и слегка окаменев. Когда отец, не оставаясь ждать аплодисментов,  жирно жужжа и раскачиваясь на бреющем полете, заплывал в подъезд, мама внешне спокойно шла мыть посуду, дожидалась за этим занятием  окончания «пьяного» настойчиво-инфантильного звонка, брала еще паузу про одной ей ведомый запас и только потом, не спеша, пышной грудью вперед,  преодолевала скромное расстояние из 6-ти метровой кухни в микроскопический коридор — к входной двери.

Далее события было невозможно предугадать.  Скандал вполне мог и не случиться. Видимо, это зависело от фазы луны и солнечной активности. К слову, отец, будучи южанином,  давал представления  только в теплое время года.

Как-то я не застала «викингов». Пошла за мороженым и хлебом, а потом, встретив подружку «завихрилась» (это уже из маминого арсенала) во двор через дорогу – тамошние турники тоже были установлены строителями наспех, но влекли своей запретной принадлежностью чужому двору. Согласитесь, чужой параллелепипед не такая уж и прочитанная книга, как кажется поначалу.